— Как тебя зовут? — осторожно, чтобы не обидеть вопросом, тронул я свою неожиданную соседку по кровати за покатое плечо. Она очнулась, вздрогнув всем своим красивым матовым крупом, села и тупо уставилась на меня, словно спрашивая: «Кто ты, прекрасный юноша?» Я попытался выяснить причину своего присутствия в ее жизни, но неожиданно выяснилось, что она не понимает по-английски. О русском я вообще молчу.
Стоя посреди комнаты без штанов, словно Аполлон Бельведерский, я показывал ей пантомиму, как я надеваю рюкзак на плечи, иду по улице. Потом, якобы удивляясь, оглядывался и хлопал себя по плечам: где рюкзак? Нету! И, протягивая к ней руки, как бы спрашивал: где же он? Моей пластике мог бы позавидовать сам Марсель Марсо. Но она, далекая от европейской школы пантомимы, только сильно смеялась, полагая, что я решил ее с утра рассмешить. Она что-то говорила по-испански, но я не слышал в ее монологе слова «раксэк». Я так понял, что она ничего не знает о судьбе, постигшей его. Я вышел во внутренний дворик, надеясь, что оставил рюкзак перед дверью, как вежливый японец — тапочки. Но рюкзака не было и во дворике. О! Я мог его спрятать в сортире, чтобы воры не нашли. Но и в сортире не было ничего даже отдаленно напоминающего мой рюкзак. И тогда я понял, что это конец моего благополучия и начало новой, некомфортабельной жизни человека без документов и без прошлого. Возможно, мне придется остаться здесь навсегда…
15
Исабель, так звали мою новую знакомую, сходила куда-то прогуляться и через пять минут принесла мне мой рюкзак и бонус — кубинский сэндвич. Кубинский сэндвич — это такой батон, разрезанный пополам, в середине которого лежит кусок колбасы, сыра и листок салата. Что бы его откусить, надо иметь очень большой рот, иначе порвешь тот, который имеешь. Но, как известно, от голода и жары рот расширяется. Исабель напоила усталого шалого беложопого старца душистым утренним кофе. Потом, показывая на часы, похоже, сказала, что пора мне и честь знать. Я с чувством пожал ей руку, потрепал по груди и вышел вон, за калитку. Городок Камагуэй встретил меня ярким солнцем, ровным людским гомоном, скрипом и треском повозок, запахом лошадиного дерьма. Я не спеша шел вдоль по улочкам навстречу новым приключениям, навстречу новой случайной любви.
16
Наконец я, продираясь сквозь сексуальные тернии, достиг Сантьяго-де-Куба. Я волновался перед встречей с другом, однокурсником Луисом, как еврей перед первым обрезанием. Двери его дома выходили прямо на улицу. Через металлическую решетку видна деревянная дверь. Звонка на двери не было, и я стал трясти решетку, издающую противный лязг. Наконец, в глубине дома послышались шаркающие шаги. Двери растворились, и я увидел через решетку перед собою седого, изможденного, неопрятного старика афрокубинца в серой, застиранной майке.
— Мне бы Луиса… — спросил я по-английски.
От волнения я пустил петуха, и имя моего друга потонуло в сиплом хрипе.
— Кого? — прохрипел старик. И только тогда я по интонации и по каким-то невидимым и неуловимым признакам опознал его. Да! Это был Луис: мой друг, однокурсник, выпускник мореходного училища, кутила, бретер, певец, музыкант, весельчак, лентяй и задира.
— Уна каса, бое скриви-и-и-и. И кесьера номье ра-а-а-а-адоо-о-о-о… — затянул я нашу любимую песню.
Старик смотрел на меня с недоумением. Что за хрен с утра фальшиво воет у его дверей?
— Ленин! Одесса! Партия! Мореходка! Комсомол! Мир! Дружба! Советский Союз! — продолжал я пробуждать воспоминания. Глаза Луиса постепенно округлялись. Он дрожащими руками стал открывать засов на решетке. Мы обнялись и замерли. Не знаю отчего, но мы, два моряка, вдруг позорно заплакали. Мы стояли минут пять, пялясь друг на друга и хлюпали носами, не в силах что-либо произнести.
— Ты что здесь делаешь? — наконец спросил он.
— Тебя ищу, — ответил я, сморкаясь в платок.
17
Обстановка для праздника в доме Луиса была, прямо скажем, не самая подходящая. Восьмидесятилетний отец его лежал при смерти, и младшая дочь была уже пять лет прикована к постели параличом.
Мы решили отпраздновать встречу в ближайшем кабачке. Я накрыл поляну. И зажурчал ручеек рома, и полилась стремительным водопадом задушевная беседа. Жизнь Луиса после окончания мореходки пошла было в гору. Он был молодым, перспективным специалистом, работал в порту мастером смены. Первое время поддерживал связь с нашими ребятами, даже как-то собирались вместе один раз, но потом потерялись, как это зачастую бывает. Знает только, что мой лучший друг Хулио умер от сердечной недостаточности в 2000 году. Почти пять лет после возвращения из СССР Луис катался как сыр в масле. Зарабатывал почти пятьдесят долларов в месяц. Был даже одно время партийным работником.
Женился. Родил ребенка. Развелся. Потом снова женился. А потом вдруг заболела дочь, рухнула экономика, лишившись советской поддержки, и он остался не у дел. Употребление с горя крепкого рома и курение сигар сильно отразилось на его облике.
— А что, без нас — никак?
— Ну а как же? Вы перекрыли нам нефть, а без вашей нефти флот встал. Корабли ржавеют, распродаются. Тысячи людей остались без работы. И я в том числе.
Заметив пионерский значок с изображением Ленина у меня на груди, он с удивлением спросил:
— Ты все еще веришь в него?
— А ты?
— Я — нет.
Луис уже не был тем весельчаком и острословом. Он был аполитичен и пессимистичен.
— Луис, кто станет президентом?
— Рауль, естественно! Кто же еще? Они же — мафия и никому власть не отдадут. Ты не пиши, что это я тебе сказал.
Да! Я отлично помню, как под звуки бравурных маршей мы, советские граждане, тоже как один шли на выборы и голосовали единогласно за единый блок коммунистов и беспартийных. Водка лилась рекой, и продавали дешевую колбасу.
18
Ведомый чутьем и удом, я неспешно бродил по Кубе, по городам и весям, часами беседовал с тамошними мужиками и бабами, с мелкими бизнесменами и служащими, с безработными и «бомбилами», с «ночными бабами» экономкласса, барменами, торговцами, крестьянами, учителями и рабочими. И с великим удивлением отмечал: как все-таки похожи наши народы! Это просто поразительно. Ни один народ в мире так не похож на русских, как кубинцы. Давайте будем честны к себе и объективно сравним нас.
Кубинский мужик ленив и развращен бездельем и праздностью. Так уж исторически сложилось, не приучен он к труду. В течение многих лет Куба была громадным курортом. Но ведь и русский издревле славен своей хитростью, вороватостью, неприязнью к труду и вековым ожиданием халявы на печи, будь то скатерть-самобранка, волшебная палочка, инвестиционный фонд, МММ, говорящая щука или еще лучше: всемогущая баба — Василиса Премудрая, которая все тебе добудет, да и попирать ее можно нахаляву. Оттого-то и успешно гуляют по Руси финансовые пирамиды, играющие на столпах национального генотипа — халявности и лени.
