— Почему ты меня вчера не забрал? — с укоризной спросила она.
— А что было вчера?
— Меня пригласили поужинать.
— Кто посмел?
— Жопин (фамилия изменена по этическим соображениям).
— Жопин? Ах он… Как же… Он же… И ты пошла? — оставшиеся после жизненных потрясений пегие волосы на моей голове встали дыбом, — Он же женат!!!!
Мне трудно было представить, что этот строгий, задумчивый редактор отдела, семьянин, рассудительный трезвенник, мог пойти на такое! Эх! Жизнь «на этаже» всякий день преподносила мне страшные сюрпризы.
— Они уже давно чужие. Он разводится, — успокоила меня Элла, но как-то неуверенно.
— После вчерашнего ужина?
— А я же тебя просила: своди меня в ресторан.
— Да что там хорошего, в ресторане твоем?
— Там музыка, люди, роскошь, атмосфера…
— Но я тебе предлагал поужинать дома. Кухня! Полумрак. Борщ! Пельмешки! Музыку бы включил! Свечи зажег! Танец приватный под водочку…
— Не бойся, у нас ничего не было. Только петтинг!
— Уфф-ф-ф-ф-ф! Пойду поставлю ему бутылку. Хотя он не пьет… Тогда — себе!
— Смейся, смейся…
Я был абсолютно уверен, что одним только петтингом вечер не мог завершиться, поскольку Эллочка заводится от одного только похотливого взгляда. Чем я себя успокаивал? Я просто с большим трудом убедил себя, что не стоит осуждать женские измены. Ведь это всего лишь рудименты, отголоски древнего языческого обычая религиозной проституции, когда девушки раз в год принадлежали все мужчинам. Осознай себя частью человечества и смирись! И что же по такому пустяку комплексовать? Первобытные люди, как и я, считали половую жизнь обычным актом, вроде ежедневной уринации и дефикации, вроде чесания мудей, и не видели в ней ничего постыдного или грешного.
Вчера нашел между страниц прошлогоднего ежедневника $100. Но не находка меня обрадовала, а присутствие Создателя. Это он мне говорит: не выбрасывай ежедневники — там твои файлы памяти.
В них я кратко излагаю содержание дня и, главное — произвожу строгую фиксацию количества, вида и качества совокуплений.
— Но зачем? — спросил меня как-то за обедом мой приятель Вадик, когда я ему поведал эту тайну. — Зачем тебе знать количество половых актов? Чушь какая-то… Делать тебе нечего. Ты не загружен работой. Надо сказать Сунгоркину.
— Для контроля состояния здоровья, мой друг. Я слежу за динамикой. В прошлом году, допустим, было 200, а в этом 100, значит, надо добавить в следующем, чтобы придерживаться нормы.
— А какая у тебя норма?
— А вот этого я тебе, буржуин, никогда не скажу. Она у каждого своя. Вот я — вывел для себя среднюю цифру исходя из прошлых лет.
— А если норма не выполнена, а дамы рядом нет, для того, чтобы догнать до нормы?
— Добавляй до нормы рукой в конце года, но график держи! Мое твердое убеждение, пусть не бесспорное, что ебля — это единственный оптимальный вариант преодоления отчужденности, сродни алкоголю и наркотикам.
Жизнь непредсказуема и удивительна. Вчера ты влачил жалкое существование, собирая бутылки в парках и садах, чтобы сдать их с выгодой в приемный пункт, а сегодня ты обедаешь в ресторане с Филиппом Киркоровым или с Анной Лорак где-нибудь в Мумбае. У меня все сложилось именно так. И я, не раз и не два, сытно трапезничал с королем попа Филиппом Киркоровым в Мумбае, после унизительной нищеты, когда случайный надкусанный чебурек казался мне сказочной мацой.
Но все по порядку. В судьбе не бывает случайностей. Все подчинено строгой закономерности. Даже мелочи.
Вот появилась у меня на работе — Вика. О! Вика! О! Непредсказуемая и непонятная! Она ворвалась в мою чистую, высоконравственную «комсомольскую» газетную жизнь стремительным, игривым, бесхитростным, порочным вихрем, взметая Вселенскую Истерическую пыль вокруг меня. Я в то время был безнадежно, платонически влюблен в девушку из отдела хорошего образования. Но жил платонически и стоически, без долгожданного соития, манящего, воздушного, чистого, словно первый робкий поцелуй на школьном балу. Знаю: надо смелее быть! Но преодолеть робость в этот раз я так и не смог.
Зато Вика словно тайфун ворвалась в мой кабинет, бухая, словно слесарь после премии, металлург после плавки, биндюжник после очередной биндюги, словно корреспондент, одним словом. До этого у нас была пристрелка, разведка. Мы пристально, словно Штирлиц и Мюллер, словно Кришна и Будда, словно Инь и Янь, приглядывались друг к другу в коридорах «Комсомолки». Я даже несколько раз оглядывался, чтобы более детально изучить тыл этой новой фрейлины.
— Можно с вами сфтокаться? — неожиданно спросила она меня как-то в коридоре. — Подружкам покажу. А то не поверят.
Я онемел на минуту. Она опередила меня, за что ей честь и хвала.
— Со мной можно не только сфоткаться, — сказал я с развязностью пьяного Дон Жуана, игривый старчо (так меня называет Коля Варсегов).
Я сфоткался с ней в коридоре. На прощание сказал:
— В кабинете лучше получится.
— Ловлю вас на слове! — словно амур крылышками, взмахнув на прощание цветастой юбчонкой, пропела она.
— Ебешь? — глядя вслед удаляющейся упругой попке, спрашивает строго мой состаканник, ментор, ветеран «Комсомолки», матерый обозреватель, бретер и бабофил Б.
— Да как-то нет пока….
— Вот я смотрю на тебя, Мешок: худой, тощий, бедный, старый, похотливый, небритый, вонючий…
— С «вонючим» не согласен…
— Протест не принят. Взгляд алчный, недоебанный… Сам ты какой-то придурковатый. Неужели тебе еще бабы дают?
— Не всегда, — с сожалением признаюсь я. — Да если и дают то далеко не те, которых я бы желал. Вот, к примеру, Ангела Меркель…
— …Жениться тебе надо, Санек, — вздыхает по-отечески матерый обозреватель. — Да. Девки любят героев. Сейчас ты на волне. Ты — звезда. Хоть и елочная, картонная. По сути, ты — редакционный дурачок! Блаженный! Тебе многое позволено. Такой нужен на определенном этапе. А через год-другой — волна сойдет, смеяться будет запрещено, и ты станешь обыденным, заурядным старичком, пишущим никому не интересные, бессовестно приукрашенные мемуары. И станешь никому не нужным, ворчливым, занудным и банальным пердуном.
— Я буду курочек в деревне разводить…
— По утрам, шаркая и прихрамывая от подаргы, морщась от геморроя, ты будешь приходить в пивную похмелиться. Ты будешь хвастать перед местными мужиками фотографиями, где ты изображен со знаменитостями, с Сигалом, с Киркоровым…
— О! У меня есть фотка, где я с тобой!
— И со мной тоже… Но мужики, уже привыкшие к чудаковатому, зловонному, надоедливому старичку, сующему всем под нос странные, грязные и мятые фотографии, будут посмеиваться в усы и угощать тебя пивом… А пока, сынок, пойдем: угощу тебя рюмкой водки.
