— И каким образом? — не столько спросил, сколько подал нужную реплику Трой.
— Да просто отправить к ним в качестве посла не тебя, а какую-нибудь куда более второстепенную фигуру. Они сейчас просто не могут дать нам меньше, чем гномы. И потому что это нарушит их договоренности с гномами… ну и потому что меньше просто некуда! Так что они будут вынуждены принять почти любого посла от меня. И если он будет не то что не тобой, а, скажем, вообще не герцогом и не моим приближенным… — И Марелборо от удовольствия аж зажмурил глаза. Однако посидев так пять минут, он тяжело вздохнул и тряхнул головой:
— Ладно, помечтали — и будет. Поедешь — ты. Удовольствия удовольствиями, но не стоит давать партии противников союза с людьми при дворе Светлой владычицы дополнительных аргументов. Но торопиться тоже не надо. Да и посольство по составу урежем раза в полтора-два. Небольшой щелчок все-таки не помешает… — усмехнулся император.
Выйдя из кабинета, Трой потер ладонью лицо и встряхнул головой. Нет, все-таки политика — это совершенно не его. Ну поди угадай, что, скажем, семь дней задержки с выездом посольства из Эл-Северина позволят обвинить противников союза с людьми в создании условий небрежения честью Светлого леса, а восемь дней — «это уже слишком и принесет больше вреда, чем пользы».
— Простите, м-м-м, герцог, Его Величество уже освободился?
Трой оглянулся. Рядом с ним стоял некто… или, вернее, нечто… разодетое так пышно и пестро, что казалось, тот портной, который шил подобный наряд, в своей работе вдохновлялся видом петуха, на которого к тому же выплеснули по полпузырька йода и зеленки. Нет, если абстрагироваться от крайней непрактичности подобного наряда и пестроты, от которой буквально ломило глаза, становилось понятно, что талант у портного, несомненно, имелся. Потому что кое-какие следы гармонии в этом все-таки просматривались. Но именно кое-какие… Трой криво усмехнулся и презрительно бросил:
— Для вас — вряд ли, — после чего окинул взглядом небольшую толпешку придворных, роившуюся по кучкам вдоль стен приемной залы, тяжело вздохнул и двинулся в сторону дверей, ведущих на лестницу, громко гремя каблуками кавалеристских сапог.
А получивший такой ответ придворный остался стоять, ошалело глядя ему вослед. Это… это что? Вот это грязное, тупое, неотесанное быдло, не разбирающееся ни в моде, ни в театре, ни в поэзии Гвеленира, и вообще непонятно каким попущением Сумеречных сумевшее пролезть в дворяне, его оскорбило? Да как… как оно только посмело открыть свой вонючий рот на потомка самого… Но тут Трой, видно, что-то почувствовал и, притормозив, бросил на вскипевшую разряженную обезьяну этакий холодно-насмешливый взгляд. Мол, ну что, обезьянка, есть что сказать? Но тот мгновенно сделал вид, что даже и не думал ничего подобного. Еще бы — репутация у Алого герцога была такова, что многие опасались даже просто бросить косой взгляд в его сторону, а уж что-то сказать…
Трой же только хмыкнул и, снова отвернувшись, двинулся дальше, размышляя над тем, почему так получается, что вокруг любого Владетеля обязательно возникает вот такая пена из людей пустых и бесполезных, зацикленных исключительно на внешнем, на мишуре, на создании не столько даже пусть и ущербной, но все-таки своей собственной значимости и влияния, сколько на всего лишь видимости их? Они не заняты ничем полезным, но при этом яро лезут в глаза и уши, будучи абсолютно уверены в том, что, во-первых, они лучше всех знают, что и как надо делать, а во-вторых, то, чем интересуются и увлечены именно они, — и есть самое важное и необходимое. Хотя на самом деле большая часть того, чем они интересуются, придумана исключительно для того, чтобы убить время, то есть хоть чем-то заполнить их собственное безделье, заставить их испытать хоть какую-то эмоцию, которых в их бестолковой и по большому счету никому не нужной и неинтересной жизни практически нет. Тот же театр взять… Зачем смотреть, как люди играют любовь и ненависть, подвиг и мужество, доблесть и страх, если все это есть в твоей собственной жизни? А вот если твоя жизнь пуста и бессмысленна — это да. Тут без суррогата не обойтись. И тогда вполне обоснованно превозносить и восторгаться теми, кто способен подарить тебе то, чего нет в твоей такой убогой и… ненастоящей жизни. Или, скажем, одежда? Если ты занят делом, то первым требованием к любой одежде будет ее практичность по отношению к этому делу… Нет, потом, после работы, на праздник там или на встречу с дорогим тебе человеком можно надеть и что-то необычное и непрактичное. Но ведь эти разряженные петухи вроде того, который задал вопрос, носят свои вычурные тряпки, считай, круглосуточно! У них работа такая — носить тряпки, толпиться около их собственных, то есть по большей части совершенно пустых кумиров, подобостраствуя одним, причем зачастую чужеродным, и громогласно ниспровергая других, и, кривя губы, рассуждать о моде, театре, погоде, пирах, новых блюдах, гороскопах, курсах акций, новых трендах, режиссерских находках и новых направлениях в музыке… Причем, чтобы не слышать насмешек от людей дела, они окружают себя такими же бесполезностями — модными портными, особенно преуспевшими именно в создании мишуры, профессиональными актерами, лучше всего изображающими совершенно чуждые им чувства, эмоции и вообще совершенно чужую жизнь, фокусниками, притворяющимися магами и волшебниками, ярмарочными силачами и жонглерами, сделавшими своей профессией демонстрацию совершенно бесполезных трюков, призванных всего лишь продемонстрировать некие силу и ловкость. Причем чаще всего демонстрируют они это не в каком-то важном деле, а с помощью разных ярмарочных фокусов или искусственных придуманных игр. Эти люди вообще взрослые? Когда в игры играют дети — это понятно и объяснимо. Именно через игру дети познают мир, учатся владеть своим телом и разумом, набирают опыт общения. Но если в то время, когда в мире еще так много голодных, больных, когда множество людей, напрягая все свои силы, растит хлеб, плавит металл, кует броню, когда лучшие сражаются, чтобы отстоять свою свободу и право жить своим законом на своей земле… да просто право жить для себя и своих потомков, а не сгинуть мясом в необъятном орочьем брюхе, кто-то тратит свои силы, способности и возможности на то, чтобы каждый день менять модные тряпки и убивать свою жизнь, пялясь на людей, изображающих перед ним на сцене не свою жизнь и не свои эмоции, а то и самому изображать нечто подобное, — как можно понять таких людей? И ведь до чего дошло, даже многие из дворян, сословия, призванного платить налог стране и государю не золотом и хлебом, а своей собственной кровью, забывают о долге и начинают не только подражать тем же портным и ярмарочным паяцам, но и осыпать их золотом, восхвалять их, гордиться дружбой с ними, порождая в некоторых нестойких душах желание самим стать такими же паяцами. А если таковых станет много? Дворянство превратится в паяцев? И зачем оно такое будет нужно этой земле и своему народу?.. Додумать мысль до конца он не успел. Потому что от одной из стаек, занявшей позицию у последнего окна, ему навстречу выпорхнула аппетитная женская фигура, затянутая в весьма откровенное платье.
— О, герцог, это вы? Чрезвычайно рада вас видеть!
Трой резко затормозил и удивленно воззрился на возникшее перед ним весьма знакомое лицо.
