«Я считаю, что в Южном округе Нью-Йорка неправильно истолковали факты и закон, — заявил „Скуттер“ Либби, давая под присягой показания Комитету по надзору за деятельностью правительственных органов палаты представителей. — Я на основе всех доступных мне доказательств, не считаю этих двух джентльменов [Марка Рича и Пинкуса Грина] виновными в инкриминируемых им преступлениях».
[152] Либби, впоследствии помощник президента Джорджа Буша-младшего и руководитель аппарата вице-президента Дика Чейни, представлял интересы Рича в середине и конце 1980-х (но не занимался прошением о помиловании). «Я и сегодня полностью уверен, что в этом деле обвинители построили юридический карточный домик, — заявил Джек Куинн Комитету палаты представителей. — В основе этого дела имеются принципиальные изъяны».
[153] Куинн писал президенту Клинтону, что по-прежнему убежден «в невиновности Марка Рича и в возмутительно пристрастном и несправедливом обращении с ним вновь назначенного тогда прокурора США в Нью-Йорке м-ра Джилиани». [так в оригинале. — Прим. авт.].
[154]
Конечно, юристы всегда выставляют своих клиентов в самом выгодном свете, и, рассматривая приведенные аргументы, мы должны это учитывать. Но разве неудивительно, что уже много лет эти аргументы попросту игнорируют и журналисты, и публика, и, что самое печальное, система юриспруденции (см. гл. 13). Возможно, дело в том, что все мнения уже давно сформированы. Рич повсеместно считается величайшим налоговым мошенником в истории Соединенных Штатов, а остальные точки зрения неполиткорректны. Журналисты и комментаторы, уж не знаю почему, прилагательные «предполагаемый», «обвиняемый» и т. п. обычно опускают «за ненадобностью».
Героями 1970-х и 1980-х гг. были борцы с организованной и «беловоротничковой» преступностью. Популярная пресса славила Руди Джулиани как современного Элиота Несса — чикагского борца с мафией, сумевшего одолеть легендарного Аль Капоне. Рич, наоборот, был «плохой парень», который наживался на нефти, когда простые американцы стояли в очередях за бензином. Из-за нефтяного бума потребители столкнулись с рекордным ростом цен, а главный деловой партнер Рича аятолла Хомейни держал американцев в заложниках. Опять же, Рич не слишком, мягко говоря, старался завоевать сердца американской публики. И как сказал один нефтетрейдер со стажем, «когда рынки скисают, многие хотят найти козла отпущения».
Еще одна тонкость состояла в том, что Рич был реальный, осязаемый человек, которого можно было выставить на суд общественности. Его компания — в отличие от большинства других нефтяных компаний, открытых акционерных обществ с бесчисленными анонимными акционерами, — носила его имя. Люди вообще склонны подозревать во всех грехах торговцев сырьем, которые ворочают товарами на миллиарды и кладут миллионы себе в карман, имея на вооружении лишь записную книжку, телефон да билет на самолет.
Все на одного
Ни один журналист не захотел тогда описать эту историю с точки зрения Рича. Отчасти в этом была виновата ужасающая коммуникационная стратегия самого Рича, совершенно не понимавшего медийных реалий своего времени. Отношения Рича со средствами массовой информации временами были просто параноидальными. Он годами не давал интервью и не вступал в телефонные разговоры с журналистами. Иными словами, он не обсуждал и не комментировал ничего, что о нем писали. У Рича не получилось даже публично заявить о своей невиновности. Все это, конечно, укрепляло в глазах публики образ замкнутого торговца, который что-то скрывает и не желает защищаться (и, значит, обвиняют его неспроста). Пиарщики Рича тоже отработали не на должном уровне и по большому счету принесли ему больше вреда, чем пользы.
Непонятная стратегия юридической команды Рича, особенно на начальном этапе, способствовала тому, что его дело раздули сверх всяких разумных пределов. Явное нежелание помогать следствию, история с чемоданами документов, а также продажа и последующее переименование MRI в Clarendon лишь укрепили подозрения прокуратуры и широкой публики. «Защита мистера Рича следовала неудачной стратегии отказа от коммуникации, кооперации и переговоров», — позднее подытожил ситуацию Джек Куинн в письме одному из преемников Джулиани. Он назвал эту стратегию «дорогостоящей, но неблагоразумной».
[155] В журналистской среде звучало совсем немного голосов тех, кто не желал слепо следовать общему мнению. Одним из самых известных журналистов, не побоявшихся озвучить иное мнение, был Гордон Кровиц, выпускник Йельской школы права, бывший издатель Wall Street Journal. «Стоит пристальней взглянуть на первое большое дело RICO м-ра Джулиани, — писал Кровиц. — Это знаменитое дело 1984 г. против Марка Рича, богатого торговца нефтью. Внимательный взгляд на обвинительное заключение покажет, что речь практически идет об уплате налогов. Суть дела состоит в том, что м-р Рич необоснованно приписал внутреннюю прибыль иностранной дочерней компании. Это похоже на стандартное гражданское дело о налогах, а вовсе не на дело об организованной преступности. И вот м-р Рич находится в Швейцарии, а не идет под суд по статьям RICO».
[156]
«Руди Джулиани — гений саморекламы», — сказал мне Лоренс Ургенсон. Без RICO и Ирана это было бы обычное дело о налоговых махинациях, к которому газетчики быстро потеряли бы интерес. «Эти пункты появились в пресс-релизе как анонс обвинительного акта, и пресса связала их с кризисом заложников 1980 г.», — писал Леонард Гармент.
[157] Обвинения вокруг торговли Рича с Ираном «имели единственный результат — подняли бурю возмущения в СМИ и в широкой публике против „предателя“ Марка Рича», — считает Андре Вики. «Иран добавили в последнюю минуту, и это стало важным событием», — говорит Роберт Финк, нью-йоркский адвокат Рича с 1979 г. «Откровенное подстрекательство! — восклицает Финк, размахивая руками над тарелкой с салатом „Цезарь“. — Дело велось совершенно несоразмерным образом. RICO и связь с Ираном были чересчур эмоциональными обвинениями. Правительство намеревалось загнать Рича в угол».
Можно было бы отмахнуться от этих высказываний, мол, адвокаты всегда толкуют факты в пользу своего клиента, но реакция общества на эти конкретные обвинения против Рича подтверждает их истинность. Обвинение в торговле с врагом изменило все. Вся ярость и боль от иранского кризиса с заложниками обрушились на Рича. Когда прозвучали эти обвинения, дело стало невозможно рассматривать с одной лишь юридической точки зрения. Вопрос стоял уже не о законности или противозаконности. Теперь это был вопрос нравственности, вопрос морали. «Суд нравственности не знает процессуальных норм», — любил говорить мой преподаватель политической философии.
[158] Такой суд не ищет оправдывающих доказательств. Вердикт общества не подлежит пересмотру. Апелляций не будет.
