Напоследок я спрашиваю его о том, являлся ли он неформальным посредником между Ираном и Израилем. «Видимо, до некоторой степени да, но официально я никогда не искал этой роли. Я просто хотел быть полезным в каждом конкретном случае». Один случай касался совместного израильско-иранского предприятия — секретного трубопровода (см. гл. 6). После исламской революции 1979 г. Иран разорвал все контакты с Израилем и перестал снабжать его нефтью. Шесть лет спустя государственная корпорация National Iranian Oil Company подала на Израиль в суд.
[225] Иран требовал около $500 млн, не заплаченных за поставку нефти. Переговоры юристов зашли в тупик. Иран возражал против прямых контактов с Израилем. Поэтому Марк Рич в 1993 г. встретился с премьер-министром Ицхаком Рабином в Иерусалиме и предложил возможное решение: его компания выкупит акции Израиля в совместном предприятии и договорится с Ираном о решении проблемы в рамках обычного бизнеса. «Рабин согласился, — сказал мне Авнер Азулай, присутствовавший на этой встрече, — но сделку сорвали бюрократы, которые выдвинули такие запутанные условия, что в конце концов Марк Рич потерял к ней всякий интерес. Я уверен, что теперь они сожалеют об этом».
Марк Рич не был агентом «Моссада», как иногда писали. Он не был шпионом в истинном смысле этого слова. Он регулярно предлагал свои услуги в качестве добровольца и принес «Моссаду» огромную пользу. Он организовывал контакты там, где у «Моссада» их не было. Вот почему Рич был лично знаком со всеми израильскими премьер-министрами, от Менахема Бегина до Эхуда Барака. «Моссад» называет людей, подобных Ричу, «сайан» — на иврите это означает «помощник». И это название вполне подходит сырьевому трейдеру, который своим главным призванием считает оказание услуг.
Глава 16
Частная жизнь Ричей
В воскресенье 8 сентября 1996 г. Габриэль Рич лежала в больничной постели в Центре онкологических исследований им. Фреда Хатчинсона в Сиэтле. Ей диагностировали острую миелогенную лейкемию, чрезвычайно агрессивную форму рака, которая мешает организму производить нормальные клетки крови и отдает его на растерзание любой инфекции. Надежды больше не было. Габриэль, вторая дочь Марка и Дениз Рич, умирала. Ей было 27 лет.
«Это было ужасно, — говорит Дениз Рич, — вся эта боль». Ее голос звучит так эмоционально, как будто она говорит о событиях, случившихся вчера. Подавляя слезы, она касается руки своей дочери Даниэль.
Мы сидим в пентхаусе Дениз на 19-м этаже здания на Пятой авеню. Когда-то эта квартира оценивалась в $40 млн. Из панорамных окон открывается захватывающий дух вид на Центральный парк. Дениз Рич сидит под уорхоловской интерпретацией «Рождения Венеры», ренессансного шедевра Сандро Боттичелли. Имя этого итальянского художника означает «бочечки» (что прекрасно подходит бывшей жене миллиардера от нефтяной торговли). На Дениз простой голубой свитер с треугольным вырезом и легинсы. На благотворительном ужине в этом пентхаусе президент Билл Клинтон назвал Дениз одним из своих «ближайших друзей».
[226] Это была другая эпоха — эпоха до помилования Марка Рича.
До встречи с Дениз я не мог себе представить, как подойти к вопросу о смерти ее дочери. Я задал его только после разговора о разных других вещах и только тогда, когда был уверен, что она не истолкует его превратно, как желание «подглядеть» за ее переживаниями. Нет ничего хуже для матери (или отца), чем смерть ребенка. Подобный опыт может изменить человека навсегда — и он определенно повлиял на Марка Рича, который к тому времени, когда умерла его дочь, уже развелся с Дениз. Я посчитал важным спросить его о том, как он и остальная семья справлялись с этой потерей.
В свои последние часы Габриэль была не одна. С ней в палате сидели родные, включая Филипа Ауада, за которого она тайно вышла замуж. Здесь были и ее мать Дениз, у которой от рака уже умерли мать и сестра, и Илона, старшая сестра Габриэль, и младшая Даниэль. Однако отца с ней не было — по крайней мере физически. После того как доктора поставили Габриэль диагноз «лейкемия», семья обошла весь земной шар в поисках лучших врачей. «Лучшие оказались в США, — рассказывает Даниэль. — Отец поддерживал этот выбор, хотя для него было очень болезненно не иметь возможности быть с Габриэль». Все, что он мог, — это сидеть в своем доме в Швейцарии на озере Люцерн и говорить с умирающей в Сиэтле дочерью по телефону. «Он был на связи до ее последнего вдоха, — объясняет Дениз. — Он был с ней точно так же, как и мы, и в то же время он не мог быть с нами. Не быть с дочерью было для него кошмаром. Он просто рыдал в трубку. В конце концов я оборвала разговор, потому что он так душераздирающе рыдал, что я не выдержала. Я хотела ее обнять». В тот же вечер после десяти Габриэль скончалась.
«Папочка, не приезжай домой, пожалуйста!»
Кого бы из родных и знакомых Рича я ни спрашивал о том, что было самым мучительным в его судебном преследовании, все дают один и тот же ответ: тот факт, что ему не позволили приехать в США, чтобы увидеться с дочерью и обнять ее, когда она более всего в нем нуждалась. «Смерть дочери — и так трагедия, но если к тому же вы еще не можете быть с ней, несмотря на все свое богатство и власть, тогда какой смысл во всей этой власти и деньгах?» — спросил меня Айзек Керуб. Речь идет об одном из самых близких партнеров и друзей Рича. Он тоже отец трех дочерей. Другой друг, бизнесмен Майкл Стейнхардт, в эти трагические дни гостил в доме Рича в городе Мегген. «Для него было такой трагедией не быть с Габриэль. Он очень ее любил. Она была и по-прежнему остается важной частью его жизни», — сказал мне Стейнхардт. «Стоит только упомянуть ее имя, как он начинает плакать», — говорит Даниэль.
Не было ничего в жизни, чего бы Марк Рич хотел так же, как навестить дочь в больнице. Роберт Финк, который в течение долгого времени был юристом Рича, обсудил этот вопрос с помощником федерального прокурора США Патриком Фицджеральдом. «Я сказал ему, что дочь Рича умирает, — вспоминает Финк. — Я спросил, нет ли какой-либо возможности для Марка навестить дочь без риска». Ответом было «нет».
13 лет прошло с тех пор, как Рич бежал из США, и 13 лет он умудрялся избегать ловушек, расставляемых для него американскими агентами. Рич знал, что, если он хочет в последний раз увидеть дочь, его арестуют, едва он сойдет с самолета. «Будь что будет», — сказал он сам себе. Оно того стоит. Он позвонил Габриэль. «Он сказал Габриэль: „Я приеду“, — говорит мне Даниэль, сидя в квартире матери. — Габриэль сказала ему: „Пожалуйста, умоляю, не приезжай. Я умоляю, не приезжай домой“. Он сказал: „Я приеду, приеду!“ А она: „Пожалуйста, папочка, я тебя так люблю. Пожалуйста, не приезжай. Если ты приедешь, я очень рассержусь“». Дениз была вынуждена обещать своей смертельно больной дочери, что сделает все возможное, чтобы отец остался в Швейцарии. «Он был готов на любые последствия», — говорит Даниэль.
