Ее зазнобило.
– Я не жду от тебя понимания того, что мы сделали, – продолжил Треледиз. – Но это было необходимо.
– Держать человека в оковах – необходимо? Лишить его дара речи, превратить взрослого мужчину в вечное дитя? Он даже не знал, что делать с женщиной!
– Да, необходимо, – упрямо повторил Треледиз. – Вы, идрийцы, даже не пытаетесь вникнуть. Я годами вел дела с твоим отцом и заметил в нем такую же вопиющую предвзятость.
«Он ловит меня на крючок», – подумала Сири, держа чувства в узде. Разговор давался труднее, чем она ожидала.
– Веровать в Остра, а не в ваших живых богов не есть невежество. В конце концов, именно вы отказались от нашей веры и предпочли путь полегче.
– Мы следуем за богом, который явился нас защитить, когда ваш Остр – невидимое, непознанное создание – бросил нас на растерзание разрушителю Каладу. Миродатель вернулся к жизни с особой целью – положить конец людской распре и восстановить в Халландрене мир. Его имя свято. Это он даровал нам жизнь, Сосуд. И попросил лишь об одном: сохранить его мощь. Он умер, чтобы передать ее нам, но потребовал сохранить на случай, если ему снова придется вернуться. Мы не могли позволить ею воспользоваться. Не могли допустить ее осквернения. Даже нашим Богом-королем.
Треледиз умолк.
«Но как же вы отберете это сокровище для передачи?» – подумала Сири. Ее подмывало спросить. Но не выдаст ли она этим лишнего?
Наконец Треледиз продолжил:
– Теперь мне понятно, почему отец прислал именно тебя. Нам следовало изучить всех дочерей, а не только старшую. Ты гораздо смышленее, чем нам внушали.
Это откровение удивило ее, но она сохранила власть над волосами. Треледиз со вздохом отвернулся:
– Каковы твои требования? Во что обойдется твое возвращение… к выполнению супружеского долга?
– Мне нужны служанки, – ответила Сири. – Я хочу, чтобы нынешних заменили женщинами из Пан-Каля.
– Ты недовольна прислугой?
– Не то чтобы недовольна. Я просто чувствую, что у меня больше общего с уроженками Пан-Каля. Они, как я, разлучены с соотечественниками. К тому же мне нравится их коричневая одежда.
– Разумеется, – отозвался Треледиз, решив, что просьба диктуется ее идрийскими предрассудками.
– Халландренские девушки могут продолжать служить в роли, которую исполняли женщины из Пан-Каля, – добавила Сири. – Им незачем уходить насовсем, мне по-прежнему нравится их общество. Но главные, что постоянно со мной, должны быть оттуда.
– Я же сказал – будет сделано, – ответил Треледиз. – И ты возобновишь попытки?
– Да. Вы выиграете несколько недель.
Треледиз помрачнел, но что он мог сделать? Улыбнувшись ему, Сири развернулась и пошла прочь. Однако она осталась недовольна разговором. Она одержала победу, но еще больше испортила отношения с Треледизом.
«Он в любом случае не проникся бы ко мне симпатией, и не важно, насколько усердно я старалась, – решила она, садясь в своем шатре. – Наверное, все к лучшему».
Сири так и не поняла, какая участь грозит Сьюзброну, зато хоть убедилась, что жрецами можно манипулировать. Это кое-что значило, хотя и заводило ее на опасную стезю. Сири вернулась к трапезе, готовая попробовать новый ассортимент морепродуктов. Она приложила все усилия, чтобы познакомиться с Халландреном, но когда речь пошла о жизни Сьюзброна, вознамерилась его вызволить. Она надеялась, что возвышение соотечественниц Синепалого поспособствует бегству. Да, надеялась.
Со вздохом она взяла немного моллюсков с первого блюда и принялась жевать.
41
Вивенна протянула монету.
– Грош? – спросил Кадс. – И все? Всего один грош?
Он был, пожалуй, самым чумазым из всех, кого она видела даже в трущобах. Правда, любил модно одеваться. Таков был его стиль – изношенная и грязная одежда новейшего покроя. Похоже, он находил это забавной пародией на знать.
Он повертел монету в испачканных пальцах.
– Грош, – повторил он.
– Пожалуйста, – прошептала Вивенна.
Они стояли у входа в переулок позади двух ресторанов. Чуть дальше рылись в помоях беспризорники. В свежих отбросах сразу из двух ресторанов! Она проглотила слюну.
– Мне трудно поверить, леди-крошка, что это весь твой сегодняшний заработок.
– Пожалуйста, Кадс, – повторила она. – Ты же знаешь… я плохо прошу.
Начался дождь. Снова.
– Старайся, – сказал он. – Даже дети приносят хоть по два.
Позади него продолжали пировать угодившие ему счастливцы. Пахло волшебно. Или запах долетал из ресторанов?
– Я несколько дней ничего не ела, – прошептала Вивенна, смаргивая капли дождя.
– Ну так потрудись получше завтра, – ответил Кадс, жестом гоня ее прочь.
– А моя монета…
Кадс немедленно махнул бугаям-подручным, когда она потянулась к нему. Вивенна попятилась, спотыкаясь.
– Завтра принесешь два, – распорядился Кадс, удаляясь в переулок. – Мне, знаешь ли, приходится платить рестораторам. Я не могу тебя кормить бесплатно.
Вивенна стояла, не сводя с него глаз. Не потому, что надеялась заставить его передумать. Просто творившееся не укладывалось в голове. Сегодня это было последней возможностью раздобыть еду. За грош нигде не купишь ее больше чем на один зуб, но здесь в последнее время она набивала желудок.
Так было неделей раньше. Сколько времени она уже живет на улице? Вивенна не знала. Она тупо повернулась и запахнула шаль. Наступили сумерки. Надо идти и клянчить дальше.
А она не могла – после того, как лишилась этого гроша и пребывала в шоке, словно похитили ее самую ценную вещь.
Нет. Нет! Главная ценность на месте! Она плотнее закуталась в шаль.
И что в ней такого важного? Вивенне было трудно припомнить.
Она поплелась восвояси, держа курс на Высоты. Свою родину. Конечно, она сознавала, что не должна ощущать себя совершенно не тем, кто она есть. Разве она не принцесса? Но за последние дни ей стало настолько плохо, что даже голод уже не чувствовался. Все пошло скверно. Невыносимо, крайне скверно.
Вивенна вошла в трущобы и побрела дальше, согбенная, стараясь не поднимать головы – вдруг кого-нибудь оскорбит ее вид. Однако, минуя отходившую вправо улицу, замедлила шаг. Там ждали шлюхи, укрывшиеся от мороси под навесом.
Вивенна уставилась на них, стоя в своем откровенном одеянии. Она углубилась в трущобы всего на две улицы, и это место было не слишком опасным для чужаков извне. Никто не стал бы грабить мужчину, идущего к шлюхам. Паханам не нравилось, когда пугали их клиентов. Для дела вредно, сказал бы Дент.
