Совершенство. Безукоризненный идеал. Факелы расставили так, что оценить возникший узор он мог только с крыши. Траву подстригали, а тяжелые настенные гобелены меняли маниакально часто – на них не было ни пятнышка, ни потертости, ни выцветшего участка.
Народ на славу потрудился ради своих богов. Зачем? Порой это ставило его в тупик. Но что тогда думать о других верованиях без зримых богов, где поклоняются лишь бесплотным образам и бестелесной воле? Понятно, что эти «боги» делали для людей даже меньше, чем халландренский Двор, но им все равно поклонялись.
Жаворонок встряхнул головой. Встреча со Всематерью напомнила ему о давно забытых днях. Кроткая. Его наставница с минуты возвращения. Рдянка ревновала, когда он о ней вспоминал, но не понимала истины. Он тоже не мог объяснить вразумительно. Кроткая была ближе к божественности, чем все возвращенные, каких знал Жаворонок. Она пеклась о своих последователях во многом так же, как теперь Всематерь, но в отличие от последней заботилась искренне. Она помогала людям не из страха лишиться их поклонения и не кичилась мнимым превосходством.
Подлинная доброта. Настоящая любовь. Истинное милосердие.
Но даже Кроткая чувствовала неладное. Она часто признавалась в угрызениях совести, поскольку не оправдывала людских ожиданий. Да и как она или кто-то другой могли их оправдать? В конце концов он заподозрил, что именно это и побудило ее откликнуться на прошение. Это был единственный, по ее мнению, способ стать той самой богиней, которой жаждали все. Отдать свою жизнь.
«Нас втягивают, – подумал Жаворонок. – Насаждают великолепие и роскошь; дают нам все, чего пожелаем, а потом осторожно подталкивают. Будь богом. Прорицай. Сбереги нам иллюзию. Умри. Умри, чтобы мы сохранили веру».
Обычно он избегал крыши, предпочитая обитать внизу, где ограниченный обзор упрощал восприятие и избавлял от созерцания панорамы. Так было легче сосредоточиться на вещах простых, своем сиюминутном существовании.
– Ваша милость? – негромко окликнул его подошедший Лларимар.
Жаворонок не отозвался.
– С вами все хорошо, ваша милость?
– Человек не должен иметь такой вес, – проговорил Жаворонок.
– Ваша милость? – не понял Лларимар, становясь рядом.
– От этого странно меняешься. Мы не созданы для такого.
– Вы бог, ваша милость. Вы именно для того и созданы.
– Нет, – ответил Жаворонок. – Я не бог.
– Простите, но это не вам решать. Мы поклоняемся вам, и это делает вас нашим богом. – Лларимар говорил в своей обычной невозмутимой манере.
Неужели ему неведомо огорчение?
– От тебя мало толку.
– Прошу извинить, ваша милость. Но может быть, вы перестанете в сотый раз спорить об одном и том же?
Жаворонок покачал головой:
– Сегодня дела обстоят немного иначе. Я не знаю, что делать.
– Вы имеете в виду команды Всематери?
Жаворонок кивнул:
– Я думал, что разобрался, Шныра. Мне не поспеть за интригами Рдянки, я не силен в мелочах.
Лларимар не ответил.
– Я собирался все бросить. Всематерь стоит на своем, предпринимая невиданные усилия. Я решил, что если выдам ей мои команды, то уж она-то придумает, как ими распорядиться. Она сообразит, что делать – поддержать Рдянку или выступить против нее.
– Пусть она и решает, – сказал Лларимар. – Вы же выдали ей команды.
– Да знаю, – отмахнулся тот.
Оба умолкли.
«Вот он, расклад, – подумал Жаворонок. – Первый, кто изменит эти команды, приобретет власть над всеми двадцатью тысячами. Второй окажется вне игры».
Что же он сделает? Продолжит сидеть сложа руки, предоставив событиям идти своим чередом, или вмешается и посеет хаос?
«Кем бы ты ни было, чем бы ни было то, что послало меня обратно, почему ты не даешь мне просто существовать? Я уже прожил одну жизнь и сделал свой выбор. Зачем отправлять меня назад?»
Он испробовал все, а люди продолжали на него молиться. Он точно знал, что был в числе самых востребованных богов; к нему приходило больше всего просителей; ему приносили больше картин, чем другим. «Я искренне не понимаю – что творится у них в головах?» Неужели они так нуждались в фигуре для поклонения, что предпочли его сомнениям, не ошибочна ли их вера?
Всематерь заявила, что некоторые действительно сомневаются. Ее беспокоило мнимое неверие, распространившееся в простонародье. Жаворонок не был готов согласиться. Да, он слышал теории – дескать, боги, прожившее дольше других, слабы, ибо система быстро побуждала лучших к самопожертвованию. Однако народа к нему стекалось не меньше, чем изначально. Хотя в целом богов было избрано слишком мало, чтобы судить о статистической достоверности.
Или он отвлекается на маловажные мелочи? Он навалился на ограду, взирая на лужайку с сияющими шатрами.
Возможно, для него наступил кульминационный миг. Можно окончательно зарекомендовать себя в качестве несносного бездельника. Идеальный вариант. Если он ничего не предпримет, Всематери придется возглавить войска и оказать сопротивление Рдянке.
Того ли он хотел? Всематерь держалась особняком от остальных богов. Она редко появлялась на ассамблеях и не прислушивалась к дебатам. Она отлично знала всех богов и богинь, была в курсе проблем и отличалась недюжинным умом. Из всех богов только она приняла меры, стремясь обезопасить их армии.
«Сири безобидна», – подумал Жаворонок. Но вдруг ею кто-то манипулирует? Хватит ли Всематери политической смекалки, чтобы оценить угрозу? Поймет ли Рдянка без его чуткого руководства, что Сири не повержена?
Если он самоустранится, придется платить. Его проклянут за отказ.
– Кто она, Лларимар? – глухо спросил Жаворонок. – Молодая женщина из моих снов. Жена?
Первосвященник не ответил.
– Я должен знать, – повернулся к нему Жаворонок. – На сей раз мне это действительно нужно.
– Я… – Нахмурившись, Лларимар посмотрел в сторону. – Нет, – ответил он тихо. – Она не была вам женой.
– Любовница?
Жрец мотнул головой.
– Но она была важна для меня?
– Очень, – сказал Лларимар.
– И до сих пор жива?
Помявшись, Лларимар наконец кивнул.
«До сих пор жива».
Если город падет, она окажется в опасности – как все, кто поклонялся Жаворонку и надеялся на него вопреки его личным стараниям.
Т’Телир не мог пасть. Даже война сюда не дотянется, боев не будет. Халландрену ничто не грозило. Это сильнейшее королевство на свете.
А как быть со снами?
В правительстве на него возложили всего одну серьезную обязанность – командовать десятью тысячами безжизненных. Решать, когда пускать их в ход. А когда – нет.
