«Времени в обрез», – подумал он.
Соломенный малютка пробежал по полу, подпрыгнул, протиснулся меж прутьев. Вашер снял плащ и расстелил на полу. Получились идеальные очертания человеческой фигуры: прорехи соответствовали шрамам на теле Вашера, проделанные в капюшоне дыры – его глазам. Чем больше предмет напоминал человека, тем меньше дохов расходовалось на пробуждение.
Вашер склонился, стараясь не думать о временах, когда ему хватало дохов, чтобы пробуждать, не заботясь о форме и фокусе. Сейчас положение изменилось. Морщась, он выдернул клок волос и рассыпал по капюшону.
Еще один дох.
На этом дохи кончились. Без них – плащ дрожит, платок вконец обесцвечивается – Вашер почувствовал себя… более тусклым. Потеря доха несмертельна. Сказать по правде, те лишние дохи, которыми воспользовался Вашер, когда-то принадлежали другим людям. Они их ему отдали. Но иначе, конечно, и быть не могло. Дох нельзя забрать силой.
Отсутствие доха изменило его всерьез. Краски померкли. Он не чувствовал людской суеты в раскинувшемся над темницей городе – лишился связи, которую всегда считал неизменной и неотъемлемой. Обычно интуитивная настороженность по отношению к окружающим – та, что предупреждает шепотом в полусне, когда в комнату кто-то входит, – была у Вашера в пятьдесят раз острее, чем у большинства.
А теперь она сгинула. Всосавшись в плащ и соломенное чучелко, наделила их силой.
Плащ пошевелился. Вашер нагнулся.
– Защищай меня, – скомандовал он, и плащ замер. Вашер выпрямился и надел его снова.
Соломенная фигурка вернулась к окну и приволокла большое кольцо с ключами. Ножки чучелка испачкались в крови. И алая кровь сейчас казалась Вашеру невыносимо блеклой.
Он взял ключи.
– Спасибо, – сказал. Он всегда их благодарил. Зачем и почему – неизвестно, особенно с учетом дальнейшего. – Твой дох – ко мне, – скомандовал он, дотронувшись до груди соломенного человечка.
Тот мигом опрокинулся за дверь, лишившись жизни, а Вашер вернул свой дох. Привычное чувство бдительности восстановилось – осознание сопричастности, встроенности. Забрать же дох назад он смог лишь потому, что сам пробудил это создание – вообще, такого рода пробуждения редко бывали стойкими. Он использовал свой дох как резерв – сперва поделился, потом вернул.
По сравнению с прежним достоянием двадцати пяти дохов было смехотворно мало. Но по сравнению с ничем – бесконечно много. Он удовлетворенно поежился.
Вопли, доносившиеся из караульного помещения, оборвались. В темнице воцарилась тишина. Нельзя стоять столбом.
Просунув руку за прутья, Вашер отпер ключами камеру. Он распахнул толстую дверь и выскочил в коридор, оставив чучелко валяться на полу. В караулку не пошел и к выходу, который за ней находился, – тоже; взамен он повернул на юг и начал углубляться в тюрьму.
Это была самая ненадежная часть плана. Найти таверну, завсегдатаями которой слыли жрецы Радужных тонов, было достаточно просто. Ввязаться в драку и врезать такому святоше – не труднее. В Халландрене крайне серьезно относились к духовенству, и Вашер заработал не обычное заточение в местную кутузку, а путешествие в темницы Бога-короля.
Зная нравы тамошних тюремщиков, он очень ловко смекнул, что они попытаются извлечь Ночного Хищника и отвлекутся, а он тем временем добудет ключи.
Но дальше предстояло непредсказуемое.
Вашер остановился, пробужденный плащ колыхался. Опознать нужную камеру оказалось легко, благо ее солидно окружили обесцвеченным камнем – тускло-серыми были и стены, и двери. В таких-то местах пробуждающих и держали, ибо нет цвета – нет пробуждения. Вашер подошел к двери, глянул сквозь прутья. Голый, в цепях, под потолком висел человек. Для зрения Вашера он был окрашен ярко: кожа – чистый коричневый цвет, следы побоев – синие и фиолетовые пятна.
Узнику вставили кляп. Еще одна мера предосторожности. Нужны три вещи, чтобы пробуждать: дох, цвет и команда. Иные называли их обертонами и оттенками. Радужные тона, взаимосвязь цвета и звука. Команду полагалось произнести ясно и четко на родном языке пробуждающего. Малейшее заикание, ничтожный сбой в произношении – и пробуждению не бывать. Дох исторгнется, но объект не сможет действовать.
Вашер отпер дверь украденными ключами и вошел в камеру. Когда он приблизился, аура узника резко подчеркнула окружающие цвета. Столь мощную ауру заметил бы любой, хотя достигшему первого повышения такое далось намного легче.
Это была не самая сильная биохроматическая аура на памяти Вашера – те, другие, принадлежали возвращенным, считавшимся здесь, в Халландрене, богами. И все-таки биохрома узника производила сильное впечатление и была гораздо мощнее, чем у самого Вашера. В узнике заключалось много дохов. Сотни сотен.
Человек качнулся в оковах, изучая Вашера. Запечатанные губы кровоточили от обезвоживания. Помедлив секунду, Вашер выдернул кляп.
– Ты, – прошептал узник и глухо закашлялся. – Ты пришел меня освободить?
– Нет, Вахр, – тихо ответил Вашер. – Я пришел тебя убить.
Вахр всхрапнул. Заточение стало для него суровым испытанием. При их последней с Вашером встрече он был дороден. Судя по истощенному телу, его уже какое-то время не кормили. Порезы, кровоподтеки и ожоги были свежими.
Пытки и затравленный взгляд Вахра, под глазами которого набрякли темные мешки, выдали горькую правду. Дох можно было передать лишь добровольной, целенаправленной командой. Но к ней можно подстегнуть.
– Значит, – прокаркал Вахр, – ты осуждаешь меня, как все.
– Твой неудачный мятеж меня не касается. Мне нужен только твой дох.
– Тебе и всему халландренскому двору.
– Да. Но ты не собираешься отдавать его возвращенным. Ты расплатишься им со мной за твое убийство.
– Та еще сделка. – Голос как бы опреснился – утечка эмоций: то, чего Вашер не заметил, когда годами раньше простился с Вахром.
«Странно, – подумал Вашер, – что в самом конце я все-таки нахожу в нас нечто общее».
Вашер держался в безопасном удалении от Вахра. Теперь, обретши голос, тот мог отдать команду. Но он не соприкасался ни с чем, кроме железных цепей, а пробудить металл очень трудно. Тот никогда не оживал и был далек от человеческих очертаний. Лично Вашеру даже при полной силе удавалось лишь считаные разы пробудить металл. Конечно, некоторые сильнейшие пробуждающие умели оживлять предметы на расстоянии. Но это требовало девятого повышения. Такой уймы дохов не было даже у Вахра. По сути, Вашер знал лишь одного такого: Бога-короля.
Поэтому Вашеру, пожалуй, ничто не грозило. Вахр был богат дохами, но пробуждать ему было нечего. Вашер обошел закованного в цепи, затрудняясь выразить хоть какое-то сочувствие. Вахр получил по заслугам. Однако жрецы не дадут ему умереть с таким солидным запасом дохов: умрет – и дохов не станет. Они исчезнут. Необратимо и навсегда.
