– Хм, – ответила она, потягиваясь и разнеженно играя пальцами ног. – Наше духовенство говорит, что задача богов не забавляться с погодой или предотвращать бедствия, но делиться видениями и служить народу. Возможно, твое отношение не лучший способ соблюсти его интересы.
– Ты, конечно, права, – сказал Жаворонок. – Мне только что было откровение. Заурядность не лучший способ послужить нашим людям.
– Тогда что же?
– Средней прожарки бифштекс со сладкой картошкой, – ответил он, бросая в рот виноградину. – Чуть приправленный чесноком и в белом винном соусе.
– Ты неисправим, – сказала она, закончив разминку.
– Я то, что сделала из меня вселенная, дорогая.
– Значит, склоняешься перед капризами вселенной?
– А что мне остается?
– Сражаться с нею, – сказала Рдянка. Сузив глаза, она рассеянно потянулась за виноградиной в руке Жаворонка. – Бороться со всем. Заставить вселенную саму склониться перед тобой.
– Это очаровательный подход, Рдянка. Но боюсь, мы со вселенной чуть в разных весовых категориях.
– По мне, так ты ошибаешься.
– Намекаешь, что я разжирел?
Она наградила его бесстрастным взглядом.
– Я хочу сказать, что не нужно быть столь смиренным, Жаворонок. Ты бог.
– Бог, который не может даже остановить дождь.
– А я желаю штормов и бурь. Может быть, эта изморось – наш компромисс.
Жаворонок бросил в рот очередную виноградину, раскусил и ощутил нёбом сладость сока. Минуту он думал, жуя.
– Рдянка, дорогая, – произнес он в итоге, – в нашей беседе существует какой-то подтекст? Наверно, ты знаешь, что я на дух не переношу подтекстов. У меня от них болит голова.
– Она у тебя не может болеть, – сказала Рдянка.
– Ладно, я в любом случае их не терплю. Для меня это слишком тонко. Приходится делать усилие, вникать, а усилия, к несчастью, противоречат моей религии.
Рдянка воздела брови:
– Новый догмат для твоих почитателей?
– О, не этой религии, – возразил Жаворонок. – Я тайный приверженец Остра. Его теология восхитительно тупа – черное, белое, никаких заморочек с осложнениями. Вера без утомительных размышлений.
Рдянка выкрала еще виноградину.
– Ты плохо знаешь остризм. Он сложен. Если ты ищешь чего-нибудь по-настоящему простого, опробуй веру Пан-Каля.
Жаворонок нахмурился:
– Разве там не почитают возвращенных, как везде?
– Нет. У них своя религия.
– Но всем известно, что Пан-Каль – почти Халландрен.
Рдянка пожала плечами, взирая на арену.
– И что за поворот беседы? – продолжил Жаворонок. – Клянусь, моя милая, наши разговоры порой напоминают мне о сломанных мечах.
Она вскинула брови.
– Дьявольски острых, но разящих без цели, – добавил Жаворонок.
Рдянка тихо фыркнула:
– Ты же сам искал встречи со мной, Жаворонок.
– Да, но мы оба знаем, что и тебе этого хотелось. Что ты замышляешь, Рдянка?
Богиня покатала в пальцах виноградину.
– Подожди, – сказала она.
Жаворонок со вздохом махнул слуге, чтобы подал орехи. Один поставил чашу на стол, другой выступил следом и принялся их колоть.
– Сначала ты намекаешь, что я должен объединиться с тобой, а теперь не хочешь сказать, зачем я понадобился? Клянусь тебе, женщина, когда-нибудь твой нелепый драматизм приведет к катастрофе – например, заскучают друзья.
– Это не драма, – ответила она. – Это уважение. – Она кивнула через арену, где ложа Бога-короля по-прежнему пустовала, а поверх нее возвышался на постаменте золотой трон.
– Ах. Сегодня мы настроены патриотично?
– Я не праздно любопытствую.
– Насчет?
– Нее.
– Королевы?
Рдянка взглянула на него тускло:
– Конечно насчет нее. О ком мне еще говорить?
Жаворонок подсчитал дни. Неделя истекла.
– Гм, – сказал он себе под нос. – Значит, время ее изоляции кончилось?
– Тебе и правда, Жаворонок, надо быть внимательнее к происходящему.
Он пожал плечами.
– Перемены наступают быстрее, когда за ними не следишь, моя милая. И этим время поразительно похоже на большинство знакомых мне женщин. – С этими словами он принял горсть орехов и снова вознамерился ждать.
* * *
Жители Т’Телира, очевидно, не жаловали карет – даже для перевозки богов. Сири немного развеселилась, когда бригада слуг понесла ее в кресле к большому круглому строению в задней части Двора богов. Шел дождь. Но ее это не заботило. Она слишком долго просидела взаперти.
Изогнувшись, она оглянулась на группу служанок, которые несли ее длинный золотой шлейф, держа его над мокрой травой. Еще больше женщин ее окружало, они прикрывали Сири внушительным балдахином.
– А можно это убрать? – спросила Сири. – Я хочу под дождь.
Служанки переглянулись.
– Совсем ненадолго, – сказала Сири. – Обещаю.
Женщины обменялись мрачными взглядами, но замедлили шаг, позволив носильщикам унести Сири вперед под дождь. Она подняла глаза, улыбаясь измороси. «Неделя в помещении – слишком долго», – решила новоиспеченная королева, блаженствуя, наслаждаясь прохладной влагой на коже и одежде. Трава манила. Сири вновь оглянулась.
– Я, знаете, могу и пешком…
«Ощутить пальцами эти зеленые лезвия…»
Такая мысль пришлась очень, очень не по душе служанкам.
– Или нет, – сдалась Сири, развернувшись, когда женщины прибавили шаг и снова загородили день нелепым балдахином.
Наверное, мысль и правда была неудачной, если вспомнить о длинном шлейфе. Сири выбрала наряд намного более откровенный, чем все, что когда-либо носила, – с вырезом чуть ли не до пупа и без рукавов. Занятен был и покрой: впереди ноги слегка скрывала короткая юбка, однако сзади та достигала пола. Сири выбрала его отчасти за новизну, хотя краснела при мысли, насколько открыты ее ноги.
Вскоре они прибыли на арену, и носильщики внесли Сири внутрь. Она с интересом отметила отсутствие потолка и песчаный пол. Выше уже собирались пестрые компании, заполнявшие скамьи. Хотя у некоторых были зонты, многие не обращали внимания на мелкий дождик и предавались дружеской болтовне. Сири улыбнулась толпе; сотни разных цветов и столько же стилей одежды. Приятно было вновь узреть известное разнообразие, пусть даже и немного кричащее.
Носильщики вознесли ее к большой каменной расселине, встроенной в стену здания. Здесь женщины вставили шесты балдахина в проделанные в камне отверстия так, чтобы тот стоял свободно и прикрывал всю ложу. Вокруг сновали слуги, готовя все необходимое; носильщики опустили кресло. Хмурясь, Сири поднялась. Она наконец выбралась из дворца, но ей все равно предстояло возвышаться над всеми. Даже другие боги, которые, как она полагала, разместились под балдахинами в ложах, оказались далеко и отгородились от нее стенами.
