Жаворонок с улыбкой взглянул на нее с высоты своего роста.
«Они и правда высоки», – подумала Сири, чуть вытянув шею. Лишний фут – и такая разница. Рядом с таким, как Жаворонок, она, не самая малорослая, казалась себе карлицей. «Может быть, он выложит самое важное, – подумала Сири. – Тайну!»
– Ты играешь в опасную игру, моя королева, – сказал Жаворонок, прислонившись к каменной ограде. Ее выстроили, исходя из пропорций возвращенных, и Сири было неудобно последовать примеру собеседника.
– В игру? – переспросила она.
– В политику, – уточнил он, следя за атлетами.
– Я не хочу играть в политику.
– Боюсь, что если ты не захочешь играть в нее, она захочет сыграть в тебя. Вот я вечно впутываюсь, что бы ни делал. Нытьем это не прекратишь, хотя оно раздражает людей, что само по себе приятно.
Сири нахмурилась:
– Значит, вы отвели меня в сторону, чтобы предостеречь?
– Цвета, да нет же, – усмехнулся Жаворонок. – Если ты еще не поняла, насколько это опасно, то слишком глупа, чтобы оценить предостережение. Я только хотел кое-что посоветовать. Первым делом – насчет твоей личины.
– Моей личины?
– Да. Над ней необходимо работать. В выборе личины невинной чужачки проявилось хорошее чутье. Это тебе подходит. Но нужно ее оттачивать. Трудиться над ней.
– Это не личина, – искренне возразила она. – Я действительно запуталась, и все вокруг мне в новинку.
Жаворонок поднял палец:
– Это политическая уловка, чадо. Истинные чувства и лицо не всегда удается скрыть, но ими можно воспользоваться. Люди не доверяют непонятному и непредсказуемому. И пока при дворе тебя считают непредсказуемым элементом, ты будешь казаться угрозой. Но ты впишешься в картину, если сумеешь преподнести себя искусно – и честно.
Сири наморщила лоб.
– Бери пример с меня, – сказал Жаворонок. – Я бесполезный болван. Всегда таким был, сколько помню, хотя это не так уж долго. В любом случае я знаю, кем меня считают. Я совершенствуюсь в этом. Играю.
– Значит, это ложь?
– Конечно нет. Такой я и есть. Однако я стараюсь, чтобы об этом не забывали. За всем не усмотришь, но если следить за отношением окружающих, можно найти себе нишу во всей этой неразберихе. А когда она появится – начать оказывать влияние на фракции. Если захочется. Я занимаюсь этим редко, потому что тоска.
Сири задумалась. Потом улыбнулась.
– Вы хороший человек, Жаворонок, – сказала она. – Я поняла это, даже когда вы меня оскорбляли. Вы не со зла. Это часть вашей личины?
– Конечно, – улыбнулся он. – Но я не знаю, что именно убеждает людей довериться мне. Я бы избавился от этого, будь моя воля. Это приводит только к одному: люди ждут от меня слишком многого. В нашей прекрасной тюрьме лучше всего то, что только ты можешь сделать нечто хорошее, что-нибудь изменить. Я видел, как это делали другие. Люди, которых я уважал. Невзирая даже на то, что в последнее время таких при дворе немного.
– Хорошо, – сказала Сири. – Я поступлю, как вы говорите.
– Ты что-то раскапываешь, я чую. И это связано с духовенством. Не гони волну, пока не будешь готова ударить. Внезапной и непредсказуемой – вот какой будь. Тебе не следует казаться чересчур безобидной – люди всегда подозрительно относятся к невинным. Хитрость в том, чтобы выглядеть средней. Всего лишь такой же ловкой, как остальные. Тогда все решат, что справятся с тобой, имея малое преимущество.
– Как в идрийской философии, – кивнула Сири.
– Вы произошли от нас, – заявил Жаворонок. – Или, возможно, от вас произошли мы. Как бы то ни было, сходства больше, чем можно судить по обманчивой внешности. Что есть идрийская философия предельной простоты, если не способ контрастировать с Халландреном? Любимый вами белый цвет? Это выделяет вас на шкале государств. Вы поступаете, как мы; мы поступаем, как вы; мы делаем одно и то же разными способами.
Она медленно кивнула.
Он улыбнулся:
– Да, и еще одно. Пожалуйста, прошу, не слишком полагайся на меня. Я говорю серьезно. Большой пользы от меня не будет. Если твоя затея выйдет на финишную прямую, но в последний миг дела пойдут плохо и ты окажешься в опасности или отчаянии – не думай обо мне. Я подведу. Это я обещаю от всего сердца и абсолютно искренне.
– Вы очень странный человек.
– Продукт моего общества, – ответил он. – А поскольку большую часть времени мое общество состоит в основном из меня одного, то я проклятый бог. Хорошего дня, моя королева.
С этими словами он неспешно вернулся в ложу и махнул обеспокоенным служанкам Сири, чтобы те наконец воссоединились с госпожой.
28
– О встрече условлено, миледи, – сообщил Тейм. – Люди завелись. Ваша деятельность в Т’Телире приобретает все большую известность.
Вивенна не знала, что и думать об этом. Она отпила сока. Чуть теплая жидкость притягивала особыми ароматами, хотя ей хотелось идрийского льда.
Тейм смотрел на нее, как пес. Дент провел расследование, которое показало, что низенький идриец говорил достаточно правдиво. Его байка о «вынужденной» преступной жизни была слегка приукрашена. Он заполнял в халландренском обществе определенную нишу – действовал как связующее звено между идрийскими рабочими и разного рода криминальными элементами.
Он также был, очевидно, ярым патриотом. Вопреки тому факту, что эксплуатировал соотечественников, особенно впервые явившихся в город.
– Сколько придет народу? – спросила Вивенна, отслеживая уличное движение за воротами ресторанного патио.
– Больше сотни, миледи, – ответил Тейм. – Ручаюсь, все преданы нашему королю. И все они люди влиятельные – среди здешних идрийцев.
Что, по словам Дента, означало людей, которые приобрели вес, поставляя дешевых идрийских рабочих и воздействуя на мнение непривилегированных идрийских масс. Эти люди, как Тейм, процветали благодаря идрийским экспатриантам. Странная двойственность. Они пользовались авторитетом среди угнетенного меньшинства, но без угнетения лишились бы власти.
«Как Лемекс, – подумала Вивенна, – который служил моему отцу и даже вроде бы почитал его и любил, но одновременно прикарманивал каждую крупинку золота, до какой мог дотянуться».
Она откинулась на спинку, одетая в белое платье с длинной плиссированной юбкой, которую трепало на ветру. Постучала по чашке, и слуга снова наполнил ее соком. Тейм улыбнулся и тоже повторно попросил сок, хотя выглядел неуместным в изысканном ресторане.
– Сколько, по-твоему, их вообще? – спросила она. – Я говорю об идрийцах в городе.
– Пожалуй, тысяч десять.
