– Мои связные не считают их паранойей, – возразила Рдянка, когда унесли блюда с фруктами.
Следом прибыли небольшие порции охлажденного рыбного филе.
– Связные? – спросил Утешитель. – И кто же они, эти связные, которых ты без устали поминаешь?
– Люди из дворца Бога-короля.
– У всех нас есть люди во дворце Бога-короля, – сказал Утешитель.
– У меня нет, – заметил Жаворонок. – Можно взять одного из ваших?
Рдянка сдвинула брови:
– Мой связной – очень важная птица. Он многое слышит, много знает. Война действительно на пороге.
– Я тебе не верю, – ответил Утешитель, ковыряясь в еде, – но это сейчас не имеет значения, правда? Ты пришла не убеждать меня. Тебе нужна моя армия.
– Твои кодовые слова, – уточнила Рдянка. – Команды для безжизненных. Во что они нам обойдутся?
Утешитель подцепил еще немного филе.
– Ты знаешь, Рдянка, почему я нахожу мое бытие таким скучным?
Она помотала головой:
– Честно говоря, я по-прежнему думаю, что ты на сей счет блефуешь.
– Нет, – сказал он. – Одиннадцать лет. Одиннадцать лет мира. Одиннадцать лет развития для искренней ненависти к нашей системе правления. Мы все посещаем придворные ассамблеи. Выслушиваем аргументы. Но большинство из нас ничего не значит. При всяком голосовании реальной силой обладает лишь тот, кто имеет вес в обсуждаемой области. В военное время важны те, у кого есть команды. Во всем остальном наше мнение редко учитывается. Хочешь моих безжизненных? Да забирай! Я не использовал их одиннадцать лет и рискну предположить, что и еще одиннадцать пройдут без инцидентов. Я отдам тебе команды, Рдянка, но только в обмен на твой голос. Ты заседаешь в совете по социальным трудностям. Твой голос важен почти еженедельно. В обмен на мои кодовые слова ты должна пообещать, что будешь голосовать по социальным вопросам, как скажу я, – с этой минуты и пока один из нас не умрет.
В шатре наступила тишина.
– А, передумала! – улыбнулся Утешитель. – Я слышал, как ты жаловалась на придворные обязанности – мол, тривиальны твои голоса. Однако выходит, что с ними не так-то легко расстаться? В твоем голосе – все влияние, которое у тебя есть. Оно не бросается в глаза, но действенно. Оно…
– Договорились, – резко ответила Рдянка.
Утешитель осекся.
– Мой голос – твой, – объявила Рдянка, глядя ему в глаза. – Условие приемлемое. Я клянусь перед нашими с тобой жрецами и даже богом.
«Цвета, – подумал Жаворонок. – Она и правда не шутит». Умом он все это время не исключал, что ее воинственная риторика – очередная игра. Но женщина, смотревшая в глаза Утешителю, не играла. Она искренне считала, что Халландрен в опасности, и хотела объединить и подготовить войска. Она всполошилась всерьез.
И это поселило в нем тревогу. Во что он сам-то влез? Вдруг и правда война? Наблюдая за общением двух божеств, он похолодел от того, как быстро и легко они решили судьбу халландренцев. Для Утешителя контроль над четвертью халландренского войска – священная обязанность. Он был готов растоптать ее лишь от скуки.
«Кто я такой, чтобы чернить других за недостаток благочестия? – подумал Жаворонок. – Я, даже не верующий в собственную божественность?»
И все-таки… в миг, когда Утешитель изготовился выложить Рдянке команды, Жаворонку почудилось, будто он что-то увидел. Всплывший фрагмент воспоминания – сна, который, может быть, никогда и не снился.
Сверкающая комната, она блестит, отражает свет. Стальная.
Тюрьма.
– Прислуга и жрецы, прочь, – скомандовал Утешитель.
Те отступили, оставив троих богов наедине с недоеденной пищей. На ветру глухо похлопывал шелк шатра.
– Кодовые слова следующие, – изрек Утешитель, глядя на Рдянку. – «Свеча, при которой видно».
То было название знаменитого стихотворения, его знал даже Жаворонок. Рдянка улыбнулась. Произнеся эти слова в казармах перед любым из десяти тысяч безжизненных Утешителя, она перекроет данные им приказы и обретет над ними полную власть. Жаворонок заподозрил, что уже на исходе дня она наведается в казармы, которые располагались в основании двора и считались его частью, и начнет нашпиговывать солдат Утешителя новыми кодовыми словами, известными только ей и, может быть, нескольким ее самым доверенным жрецам.
– А теперь я удалюсь, – объявил Утешитель, вставая. – Сегодня при дворе голосование. Рдянка, ты его посетишь и проголосуешь за реформаторов.
С этими словами он вышел.
– Почему мне кажется, что нами манипулировали? – спросил Жаворонок.
– Милый, нами манипулировали только в случае, если войны нет. Если же она есть, то мы, возможно, воспарили, чтобы спасти весь двор, а то и само королевство.
– Очень альтруистично с нашей стороны, – заметил Жаворонок.
– Мы такие и есть, – сказала Рдянка, когда вернулись слуги. – Самоотверженные в трудные времена. Так или иначе, мы имеем власть над безжизненными двух богов.
– Моими и Утешителя?
– Вообще-то, я имела в виду Утешителя и Милосердную. Вчера она передала мне своих, без умолку треща, как ей приятно, что ты проявил личный интерес к происшествию в ее дворце. Между прочим, проделано очень неплохо.
Похоже, она что-то вынюхивала. Жаворонок улыбнулся:
– Нет, я не знал, что это подстегнет ее передать тебе команды. Всего-навсего любопытствовал.
– Любопытствовал насчет убитого слуги?
– В принципе, да, – ответил Жаворонок. – Убийство слуги возвращенной меня крайне огорчает, особенно потому, что его совершили невдалеке от наших собственных дворцов.
Рдянка вскинула бровь.
– Хоть раз я тебе солгал? – спросил Жаворонок.
– Никогда, кроме тех случаев, когда заявляешь, будто не хочешь со мной переспать. Ложь, беспардонная ложь.
– Снова намеки, милая?
– Конечно нет, – ответила она. – Откровенно и неприкрыто. Тем не менее я знаю, что ты лжешь о расследовании. Какая у него подлинная цель?
Помедлив, Жаворонок вздохнул, покачал головой и махнул слуге, чтобы вернул фрукты, – они ему нравились больше.
– Не знаю, Рдянка. Если говорить совсем честно, я начинаю думать, что в прошлой жизни был кем-то вроде служителя закона.
Она нахмурилась.
– Кем-то наподобие городского дозорного, понимаешь? Я исключительно хорошо допрашивал этих слуг. По крайней мере, таково мое скромное мнение.
– Что, как мы уже установили, весьма альтруистично.
– Да, – согласился он. – Я думаю, это могло бы объяснить, как я в итоге умер «отважной» смертью и наградил себя прозвищем.
Рдянка удивилась:
