Времена менялись. В этом свете Мосаддык был наиболее последовательным из тех, кто описывал облик новой эры, той, где Запад отступит из центра Азии. Хотя точные обстоятельства его краха десятилетиями скрывались представителями разведки, опасавшимися «болезненных последствий», которые принесло бы рассекречивание материалов, немногие сомневались, что смещение Мосаддыка организовали западные власти для собственных целей
[1738]. Таким образом, Мосаддык стал духовным отцом великого множества людей в этом регионе, ибо, хотя средства, цели и амбиции людей столь разных, как аятолла Хомейни, Саддам Хусейн, Усама бен Ладен и представители движения «Талибан», были мало похожи, всех их объединяло глубокое убеждение, что Запад двуличен и злобен, а освобождение для местного населения означает освобождение от внешнего влияния.
Достичь этого пытались разными способами, но, как показал пример Мосаддыка, те, кто представлял проблему для Запада, должны были быть готовы к последствиям.
Психологически заговор стал поворотным моментом. Шах все понял неправильно и убедил себя в том, что иранцы восхищаются им, на самом деле шаха, чей отец, кавалерийский офицер, занял трон всего 30 лет назад, воспринимали в лучшем случае неоднозначно. Сбежав в Рим, он продемонстрировал удручающий недостаток стержня. Его убеждение, что ему предназначено модернизировать страну, основывалось на способности предчувствовать, куда подуют политические ветры, и дистанцироваться от западной, прежде всего американской, интервенции. Это было немало для человека, чьи бегающие глаза и любовь к первоклассным вещам вооружили его противников и не оставили места для рассуждений.
Однако более всего заговор, организованный ЦРУ в 1953 году, был знаковым для роли Америки на Ближнем Востоке. Это был второй шанс спасти Иран, утверждал Джон Фостер Даллес, новый государственный секретарь, шанс удостовериться, что он не соскользнет с орбиты Запада
[1739]. Понятно, что «демократически независимый Иран не кажется возможным в настоящих обстоятельствах», так сказал шаху посол США в Тегеране; было два варианта: свободный «недемократический независимый Иран» или «навсегда… недемократический независимый Иран за железным занавесом»
[1740]. Это прямо противоречило громким публичным заявлениям, что Запад борется с коммунизмом за свободу и демократию.
Это был момент, когда Соединенные Штаты ворвались в брешь; когда они вступили в близкий контакт с регионом, который столетиями пересекали Шелковые пути, и начали пытаться овладеть им. Но впереди таилось множество опасностей. Проповеди о демократии, с одной стороны, и готовность к санкциям и акциям по смене режима – с другой, делали США неудобными союзниками. Это сочетание могло быть опасно, в первую очередь, потому что в таком виде неизбежно вело к потере доверия. Поскольку закат звезды Британии продолжался, многое зависело от уроков, которые Америка могла бы извлечь из случившегося в 1953 году.
22. Американский Шелковый путь
С захватом лидерства на Ближнем Востоке Соединенные Штаты вступали в новый мир, в котором наблюдался очевидный конфликт между продвижением национальных интересов, с одной стороны, и поддержкой сомнительных режимов и правителей – с другой. Через считаные недели после свержения Мосаддыка госдепартамент задумался об объединении американских нефтяных компаний для захвата скважин и инфраструктуры Англо-Иранской компании. Однако это увлекло немногих, все старались избежать неясности, которая сопровождала возвращение шаха. Тот факт, что последний собирался казнить бывшего премьер-министра, был не слишком многообещающим в плане разрядки ситуации.
Не имело значения, что повсюду развивалась топливная промышленность и появлялись новые возможности, обещавшие создание громадных состояний, вероятно, больших, чем у Нокса Д’Арси. За недели до падения Мосаддыка компания под руководством Дж. Пола Гетти сделала сильнейший рывок, о котором говорили, что это «нечто между колоссальным и историческим», в нейтральной зоне между Саудовской Аравией и Кувейтом. По сравнению с этим, вовлеченность в ядовитую политику Тегерана было по понятным причинам непривлекательно для корпорации. Однако для правительства США это был не просто приоритет, а необходимость: Иран практически прекратил экспортировать нефть во время кризиса начала 1950-х годов. Не возобнови он производство в ближайшее время, экономика страны рухнула бы, что открыло бы путь подрывным группировкам, которые могли толкнуть страну в объятия Советского Союза. Истощение запасов и рост цен также вызвали бы нежелательные последствия для Европы, которая пыталась восстановиться в послевоенный период.
Таким образом, госдепартамент начал мощную кампанию по воодушевлению крупнейших промышленников США сформировать консорциум для перехвата интересов Англо-Иранской компании, туманно намекая, что их концессии в Кувейте, Ираке и Саудовской Аравии могут подвергнуться риску, если ничего не предпринять.
Правительство США теперь изображало шпрехшталмейстера, умасливая американские корпорации скооперироваться. Как выражался по этому поводу один из администраторов нефтяных компаний, «со строго коммерческой точки зрения, наша компания не имеет особого интереса» в вовлечении в иранскую нефтяную промышленность; «но мы вполне осознаем, что здесь замешаны глобальные национальные интересы, поэтому мы готовы ко всем необходимым шагам», чтобы помочь. Мы бы никогда не сунулись в Иран, утверждал другой нефтяник, если бы правительство «не гнало нас туда пинками»
[1741].
Попытка занять позиции Англо-Иранской компании и сохранить стабильность в Иране усложнялись еще и тем, что сами нефтяные компании, призванные выступить в качестве инструмента в международной политике США, находились под следствием министерства юстиции за нарушение антитрестовых законов. Однако поскольку идея проповедей о демократии оказалась гибкой, то же произошло и с гарантией соблюдения американских законов: генеральный прокурор дал формальные разъяснения по запросу национального совета безопасности, что «применение антитрестового законодательства Соединенных Штатов (против нефтяных компаний, формирующих консорциум) должно считаться вторичным по отношению к интересам национальной безопасности». Весной 1954 года, таким образом, нефтяные компании получили формальные гарантии иммунитета от расследований. Контроль над Ираном был так важен, что правительство США было готово отложить в сторону собственное законодательство
[1742].
