Сходные мотивы наблюдались в Иране, где шах рассказывал всем и каждому, что он спаситель страны. «Мои взгляды стали чудом, спасшим страну, – говорил он в одном интервью. – Мое правление спасло страну, и это стало возможным, поскольку Господь на моей стороне». Когда его спрашивали, почему даже его имя не осмеливаются упоминать на улицах Тегерана, он, кажется, не считал, что это может быть следствием работы ужасающего полицейского аппарата, который удерживал его у власти. «Надо полагать, – говорил он, – что они не говорят о шахе из преувеличенного уважения»
[1818].
Это был пример самообмана, так же как и проповеди о коммунистах. «Коммунизм противозаконен, – безапелляционно заявлял интервьюеру шах. – Из этого следует, что коммунист не политический заключенный, а обычный преступник… мы должны избавиться от этих людей». Затем, практически не прерываясь, он гордо заявлял, что Иран имеет «хорошие дипломатические и торговые отношения с Советским союзом»
[1819]. Этим было сказано все о балансе вдоль азиатской оси, который приходилось искать на всем протяжении холодной войны. Шах по опыту знал, что восстание против могучего северного соседа отзовется серьезными последствиями. Таким образом, в его интересах было принимать поддержку США и Запада, в то же время подслащивая отношения с Москвой. В результате он был отлично вознагражден рядом соглашений о закупке реактивных гранатометов, зенитных орудий и тяжелой артиллерии в СССР, а также о помощи советских инженеров в расширении крупного металлургического завода в Исфахане.
Хотя это была вполне понятная реальная политика, становились очевидны трудности, с которыми сталкивались государства в этом регионе. За любым соглашением с одной из сверхдержав следовал ответ другой; любая попытка сохранить дистанцию могла иметь катастрофические последствия и легко создавала возможности для оппозиционных лидеров. В 1968 году очередной переворот в Ираке дал Советскому Союзу шанс укрепить связи, тщательно разрабатываемые предыдущие десятилетия. Плодом этого стал пятнадцатилетний договор о дружбе и сотрудничестве, подписанный в 1972 году, который в Лондоне рассматривали как «официальный союз с СССР»
[1820].
Опасения Вашингтона, что щупальца СССР протянутся еще дальше, укреплялись событиями по всей Азии. В 1971 году Москва подписала двадцатипятилетний договор о мире, дружбе и сотрудничестве с Индией, и согласилась предоставить экономическую, технологическую и военную поддержку. Зловеще выглядело положение в Афганистане, где переворот в 1973 году привел к власти Мухаммеда Дауда и левых. Некоторые знаменитые лидеры исламистов были выдворены из страны или бежали от нового режима. Их тепло приняли в Пакистане, особенно в так называемых племенных областях вокруг Кветты, где они активно поддерживались правительством Зульфикара Али Бхутто, который видел в них орудие дестабилизации нового правительства Афганистана, а также легкий способ отшлифовать собственные религиозные полномочия на родине.
Чувство нестабильности и явления нового мирового порядка все усиливалось по мере того, как народы в полосе от Средиземноморья до Гималаев боролись за право взять свое будущее в собственные руки. Ирак стал по-настоящему независимым, как позже говорил Саддам Хусейн, когда национализировал топливную промышленность и таким образом овладел своей судьбой в 1972 году. Прошло время, когда люди Запада могли приходить и указывать местному населению. Эпоха «иностранного господства и эксплуатации чужаками», объявил он, «пришла к концу»
[1821].
Нефть во многом стояла за этим движением прочь от подавляющего влияния внешних сил, запустившим цепную реакцию, имевшую глубокие долгосрочные последствия. Катализатором нового этапа перемен был переворот, возглавляемый юным, амбициозным ливийским офицером, которого его куратор при обучении в Соединенном королевстве описывал как «бодрого, трудолюбивого и сознательного»
[1822]. Муаммар Каддафи определенно был находчив. В начале 1970-х годов, едва захватив власть, он потребовал значительного повышения расценок на ливийскую нефть, которая в то время обеспечивала 30 % всего снабжения Европы. «Братья, – провозгласил он своим соотечественникам, – революция не может позволить ливийскому народу нищенствовать, владея огромным нефтяным богатством. Есть люди, живущие в хижинах и палатках, в то время как иностранец живет во дворце». Другие страны посылают людей на Луну, продолжал Каддафи; ливийцев же эксплуатируют, у них нет даже электричества и воды
[1823].
Нефтяные компании яростно взвыли в ответ на настояние нового режима платить честную цену на нефть, но вскоре они смирились, после того как стало ясно, что о национализации речь не идет, а могла бы. Тот факт, что ливийский лидер может добиться пересмотра сделок, не прошел незамеченным: в считаные недели ОПЕК уже продавливала повышение выплат своим членам от западных нефтяных компаний, угрожая снизить добычу, чтобы принудить к соглашению. По словам одного из администраторов Shell, это вызвало лавину
[1824].
Результаты были эффектны. Цены на нефть учетверились за три года, создав невероятное напряжение экономик Европы и США, где уровни спроса и потребления все больше возрастали.
В то же время страны – экспортеры нефти утопали в беспрецедентных доходах. Государства Средней Азии и Персидского залива повышали свой доход постоянно почти с того момента, как Нокс Д’Арси нашел нефть, поскольку соглашения медленно, но верно пересматривались в последующие десятилетия в сторону улучшения условий. Но то, что произошло в 1970-е годы, было просто потрясающим скачком. Только за 1972–1973 годы нефтяные доходы Ирана возросли в 8 раз. В масштабах десятилетия доходы правительства увеличились тридцатикратно
[1825]. По соседству, в Ираке, рост был не менее эффектным, между 1972 и 1980 годами наблюдалось пятидесятикратное увеличение – с 575 миллионов долларов до 26 миллиардов
[1826].
