Это презрение к наукам и ученым озадачило мусульманских исследователей, которые очень уважали Птолемея и Евклида, Гомера и Аристотеля. Многие из них даже не сомневались, кого следует в этом винить. Древние греки и римляне, как писал историк аль-Масуди, позволили наукам процветать, но затем они приняли христианство. Сделав это, они «стерли все знаки (обучения), уничтожили его следы и разрушили его пути»
[459]. Науку победила вера. Это была почти полная противоположность тому миру, который мы видим сейчас. Фундаменталистами были не мусульмане, а христиане. Те, чьи умы были открыты, любопытны и щедры, жили на Востоке, а не в Европе. Как говорил один из авторов, когда дело дошло до описания немусульманских стран, «мы не вводили их (в нашей книге), потому что мы не видим никакой пользы в их описании». Они напоминали интеллектуальное болото
[460].
Картина просветления и культурной утонченности также нашла свое отражение в отношении к малым культурам и религиям. В мусульманской Испании влияние вестготов проявилось в архитектурном стиле, оно воспринималось как продолжение недавнего прошлого и, соответственно, не несло в себе ни агрессивного, ни триумфального посыла
[461]. В письмах, отправленных Тимофеем, главой Багдадской восточной церкви в конце VIII – начале IX века, описан мир, в котором старшие христианские священнослужители находятся в хороших отношениях с самим халифом, где христиане могут рассылать миссии в Индию, Китай и Тибет, а также в степи, при этом добиваясь больших успехов
[462]. Такая же система наблюдалась и в Северной Африке, где еще сохранились христианские и еврейские общины. Более того, они процветали еще долгое время после того, как были завоеваны мусульманами
[463].
В такой ситуации очень легко потерять контроль. Несмотря на видимое единство в рамках одной религии, в исламском мире наблюдался раскол. В самом начале 900-х годов существовало три основных политических исламских центра. Один из них находился в Кордобе в Испании, другой – в Египте в верховьях Нила, а третий – в Месопотамии, занимая большую часть Аравийского полуострова. Все они боролись друг с другом как по вопросам религии, так и по вопросам власти и влияния. Раскол в исламском мире произошел в течение жизни одного поколения после смерти Мухаммеда. Появились мятежники, которые стремились доказать свой статус непосредственных преемников пророка после его смерти. Очень быстро образовалось два лагеря, которые отстаивали, соответственно, суннитскую и шиитскую интерпретацию учения. Последние утверждали, что только наследник Али, двоюродного брата пророка и его воспитанник, может стать халифом, в то время как первые настаивали на более широком понимании учения.
Таким образом, несмотря на тот факт, что номинально существовало всеобъемлющее религиозное единство, которое соединяло Гиндукуш с Пиренеями через Месопотамию и Северную Африку, найти компромисс оказалось не так просто. Расслабленное отношение к религии не было ни повсеместным, ни последовательным. Хотя можно выделить периоды принятия других религий, были также и времена преследований и насильственных обращений. Первую сотню лет после смерти Мухаммеда попытки обратить местное население предпринимались очень редко, позже власти более широко поддерживали тех, кто живет под властью ислама. Они не ограничивались религиозными нравоучениями и обращением в религию: в Бухаре в VIII веке, например, правитель объявил, что те, кто явится на пятничную молитву, получат сумму в 2 динара – стимул, который привлек бедных и убедил их принять новую религию, хоть и на базовых условиях. Они не могли читать Коран на арабском, и во время молитвы им говорили, что нужно делать
[464].
Цепь событий, начало которой было положено с возникновением вражды между Римской империей и Персией, имела далеко идущие последствия. По мере того как две великие державы наращивали мускулы и готовились к финальному шоу, лишь немногие могли предположить, что на далеком Аравийском полуострове появится третья сторона, которая вытеснит первые две. Те, кто был вдохновлен Мухаммедом, на самом деле унаследовали Землю. Они основали, пожалуй, величайшую империю, которую видел мир. Империю, которая показала миру новые методы орошения и принесла на Пиренейский полуостров новые культуры с берегов Тигра и Евфрата, устроив тем самым аграрную революцию, которая распространилась на тысячи миль
[465].
Исламские завоевания привели к созданию нового мирового порядка, зарождению экономического гиганта, поддерживаемого собственной самоуверенностью, широтой взглядов и страстным стремлением к прогрессу. Это был мир, изобилующий богатствами, имеющий мало политических и религиозных противников, здесь главенствовал порядок, торговцы могли разбогатеть, в этом мире уважали интеллектуалов и рассматривались и обсуждались самые разнообразные точки зрения. То, что начиналось в пещере возле Мекки без всякой надежды на успех, породило утопию космического масштаба.
Это не осталось незамеченным. Амбициозные люди, рожденные на периферии мусульманской уммы или даже дальше, слетелись как пчелы на мед. Перспектива провести жизнь в болотах Италии, в Центральной Европе или Скандинавии не выглядела слишком многообещающей для молодых людей, желающих сделать имя (и заработать денег). В XIX веке они стремились на Запад, в США. Именно там они искали славы и богатства. Тысячелетием ранее молодые люди отправлялись на Восток. Тем более что там был один товар, которого всегда было в достатке, и готовый рынок для тех, кто был готов сыграть грубо, но быстро.
6. Путь мехов
Во времена расцвета Багдад представлял собой великолепное зрелище. Здесь были парки, рынки, мечети и бани, наряду со школами, госпиталями и благотворительными организациями. Особняки в городе были «щедро позолочены и украшены, увешаны красивыми гобеленами и занавесями из парчи и шелка», их приемные «обставлены мебелью легко и со вкусом», в них можно было увидеть «шикарные диваны, дорогие столы, эксклюзивные китайские вазы и бесчисленные золотые и серебряные безделушки». Вниз по реке Тигр расположились дворцы, беседки и сады для элиты. Как отмечали очевидцы, «речной пейзаж украшен тысячами лодок, увешанных небольшими флажками; они скользят по воде, как солнечные лучики, перевозя пассажиров, жаждущих удовольствий, из одной части Багдада в другую»
[466].
