Ирония заключалась в том, что основой для роста в век Крестовых походов были хорошие отношения между мусульманами и христианами как на Святой земле, так и в других землях. Несмотря на периодические столкновения, после завоевания Иерусалима в 1099 году резкое обострение конфликта произошло только в 1170-х годах. В целом крестоносцы научились иметь дело с большей частью мусульманского населения, которое встречалось на их пути, и теми, кто проживал дальше. Король Иерусалима регулярно удерживал своих лордов, предотвращая необдуманные поступки, набеги на караваны или соседние города, что могло вызвать неприятие местных лидеров или реакцию Багдада или Каира.
Некоторым вновь прибывшим на Святую землю было достаточно сложно это понять, и в результате они становились постоянным источником проблем, как отмечают местные наблюдатели. Новички не могли осознать, что торговля с неверными может осуществляться на каждодневной основе.
Постепенно они понимали, что все вокруг не такое черно-белое, как принято считать в Европе. Со временем предрассудки исчезли: люди, приехавшие с Запада, которые провели на Востоке какое-то время, казались «гораздо лучше, чем те, кто прибыл лишь недавно», писал арабский автор, который был потрясен грубостью и неотесанностью вновь прибывших, а также их отношением к тем, кто не исповедовал христианство
[655].
Аналогичные мысли ходили и среди мусульман. Одна из фетв (заявлений), выпущенная в 1140-х годах, призывала мусульман не ездить на Запад и не вести торговлю с христианами: «Если мы станем ездить в их страны, цена товаров повысится, и они заработают на нас огромные суммы денег, которые затем используют для борьбы с мусульманами и набеги на их земли»
[656]. В общем и целом, несмотря на огненную риторику с обеих сторон, отношения были на удивление спокойными и обдуманными. Западная Европа испытывала любопытство в отношении ислама. Даже во времена Первого крестового похода понадобилось совсем немного времени, чтобы сформировать позитивное отношение к туркам-мусульманам. «Если бы турки твердо стояли в вере Христовой и христианстве, – с тоской писал автор самых популярных рассказов о походах в Иерусалим (возможно, он намекал на прошлое сельджуков, до того как они приняли ислам), – вы не смогли бы найти более сильных, храбрых и искусных солдат»
[657].
Это было незадолго до того, как научные и интеллектуальные достижения мусульман начали разыскивать и поглощать ученые Запада, такие как, например, Аделард Батский
[658]. Именно Аделард обыскал библиотеки Антиохии и Дамаска и привез копии алгоритмических таблиц, которые сформировали основы математики в христианском мире. Путешествие по этому региону позволило по-новому взглянуть на мир. Когда он вернулся домой, «обнаружил, что князья ведут себя по-варварски, епископы пьянствуют, судьи продажны, меценаты ненадежны, клиенты и покупатели излишне льстят, те, кто дает обещания, не сдерживают их, друзья завидуют, но у всех огромные амбиции»
[659]. Эти взгляды были обусловлены оптимистичной точкой зрения относительно того, что восточный мир гораздо более сложный, чем культурно ограниченный мир христианского Запада. Точку зрения Аделарда разделяли и другие – Дэниэл Морли, который переехал из Англии, чтобы учиться в Париже, в конце XII века. Он писал, что предполагаемые строгие интеллектуалы в этом городе просто обманщики, которые сидят «как статуи, притворяясь, что излучают мудрость, и хранят молчание». Поняв, что у этих людей учиться нечему, Даниил так быстро как мог перебрался в мусульманский Толедо, чтобы учиться у мудрейших философов мира
[660].
Идеи с Востока перенимались охотно, но несколько бессистемно. Петр Достопочтенный, аббат из Клюни, который был передовиком теологической и интеллектуальной мысли средневековой Франции, организовал перевод Корана, чтобы он сам и другие ученые могли лучше его понять и, по общему признанию, использовать для укрепления уже существующих представлений об исламе, как чем-то извращенном, позорном и опасном
[661]. Европейцы обращались за вдохновением не только к творениям мусульман. Тексты, написанные в Константинополе, тоже переводили на латынь. Так, например, комментарии к «Никомаховой этике» Аристотеля были переведены по заказу Анны Комниной, дочери Алексея I. Позже труды Фомы Аквинского составили основу христианской философии
[662].
Таким образом, в основе экономического и социального расцвета Европы в XII веке лежала не только торговля с мусульманами. Судя по сохранившимся документам того периода, Константинополь и Византийская империя были главными партнерами по торговле с христианским Средиземноморьем, на них приходилась половина торгового оборота Венеции
[663]. Стекло, изделия из металла, масло, вино и соль из Византии экспортировали на рынки Италии, Германии и Франции, но были и товары, которые доставляли издалека, которые искали и за которые можно было выручить хорошие деньги.
Согласно инвентарным и торговым спискам западноевропейских церквей, спрос на шелк, хлопок, лен и ткани, произведенные в Восточном Средиземноморье, в центре Азии и Китае, был просто огромным
[664]. Города Леванта капитализировались на развивающихся рынках, позиционируя Антиохию как торговый центр, откуда товары можно было отправлять на Запад, а также как производственный центр. Текстиль под названием «ткани Антиохии» так хорошо продавался и стал таким желанным, что король Генрих III Английский (годы правления 1216–1272) повелел устроить «Антиохийскую комнату» в каждой своей резиденции – в Лондонском Тауэре, Кларендонском и Уинчестерском замках и Вестминстере
[665].
