«Таким образом, – говорит Шопенгауэр, подытоживая свой комментарий, – в этом смысле старая, вечно оспариваемая и вечно утверждаемая философема о свободе воли небезосновательна, и церковный догмат о благодати и возрождении не лишен значения и смысла. Но мы неожиданно видим, что эта философема и этот догмат сливаются воедино, и мы теперь можем понять, в каком смысле замечательный философ Мальбранш сказал: “La liberté est un mystère” [ «Свобода – это таинство», фр.]…» (§ 70).
Конкурсное сочинение
Об основе морали,
не увенчанное Датской королевской академией наук в Копенгагене
30 января 1840 г.
I. Введение
§ 1. О проблеме
Теперешняя тема Королевской академии спрашивает ни более ни менее как об объективно-истинном фундаменте морали, а, следовательно, и моральности. Тему эту предлагает Академия; последняя, как таковая, не имеет в виду какого-нибудь практического поучения о честности и добродетели, опирающегося на основания, которые надо выставить в возможно более благовидном свете, скрывая их слабые стороны, как это делается в сочинениях для народа; но, в качестве академии, она осуществляет лишь теоретические, а не практические цели и потому желает чисто философского анализа, свободного от всяких позитивных утверждений, всяких недоказанных предположений и, стало быть, всяких метафизических, а также мифических ипостасей; объективного, открытого и прямого анализа последней основы ко всякому морально правильному поведению. О чрезвычайной трудности такой проблемы свидетельствует обстоятельство, что над ней не только безуспешно ломали себе голову философы всех времен и народов, но что ей даже обязаны своим существованием все боги Востока и Запада.
II. Критика основы, указанной для этики Кантом
§ 4. Об императивной форме кантовской этики
Понимание этики в императивной форме как учения об обязанностях и представление о моральной ценности или неценности человеческих поступков как об искажении или нарушении обязанностей, бесспорно, имеет свой источник вместе с долженствованием только в теологической морали и, прежде всего, в декалоге. Поэтому оно существенно связано с предположением зависимости человека от какой-то другой, повелевающей им и устанавливающей награду либо кару воли и не может быть от него отделено. Насколько неоспоримо предположение такой воли в теологии, настолько же мы не вправе втихомолку и без дальних околичностей вводить его в философскую мораль. Но в таком случае нельзя также заранее принимать, что для этой морали сама собою разумеется и существенна императивная форма, предъявление заповедей, законов и обязанностей, причем жалким паллиативом будет замена внешнего условия, существенно связанного с этими понятиями в силу самой их природы, словом «абсолютный» или «категорический», так как тогда, согласно сказанному, возникает contradictio in adjecto
[85].
Императивная форма понимания этики… – Речь идет о морально-предписывающем содержании кантовской этики долга, которую Шопенгауэр критикует за императивную (обязующую) направленность, поскольку Кант провозгласил основанием морали безусловное долженствование – «категорический императив».
Логика кантовского понимания морали вкратце такова. По Канту, наши поступки в нравственном отношении следует подразделить на моральные и легальные: «Одно лишь соответствие… поступка закону безотносительно к его мотиву называют легальностью… то соответствие, в котором идея долга, основанная на законе, есть в то же время мотив поступка, называется моральностью (нравственностью) поступка» (Кант И. Метафизика нравов // Соч.: В 6 т. Т. 4. Ч. 2. М., 1965. С. 126). В случае же конфликта между чувством и нравственным законом Кант требует безусловного подчинения долгу, или, согласно ироничному замечанию Шиллера («Угрызения совести»), следует делать с отвращением то, что повелевает долг.
Для Канта такой характер истолкования морали есть необходимый элемент утверждения им ее автономии: нравственным поступок делает только мотив и это – исключительно тот мотив, который полностью бескорыстен и лишен привязки к своему собственному чувству (не связан ни с соображениями пользы, ни с уважением к авторитетным инстанциям или со страхом перед ними, ни с какими бы то ни было субъективными предпочтениями и склонностями, даже с любовью в силу ее избирательности), – ведь именно такова логика самой моральной оценки (о том, что кантовское обоснование морали следует логике морального сознания см.: Дробницкий О.Г. Понятие морали // Дробницкий О.Г. Моральная философия: Избр. труды. М., 2002. С. 70–73). В самом деле, мы очень хорошо различаем даже в невинном вопросе о нашем самочувствии или состоянии дел искреннюю заинтересованоость в нашем благополучии (моральность) от простой формы вежливости (легальность, имморальность) и, тем более, от скрытого недоброжелательства (аморальность).
Шопенгауэр рассуждает иначе. Императивность для него, как уже отмечалось, – это признак гетерономного, а не автономного обоснования морали, поскольку в этом случае за фундамент последней принимается репрессивно-понуждающая сила повеления (запрета или предписания), а таковая может исходить только извне, – и моделью построения этики на данном основании может быть только религиозное понимание заповеди, подкрепленной соответствующей санкцией, наказующей и поощряющей силой Бога. Как весьма красноречиво сообщает «Евангельский словарь библейского богословия», из которого мы можем извлечь сведения о социально-нормативной модели декалога (десяти заповедей), – «Часть Писания, известная как «десять заповедей» (Исх. 20:3-17; Втор. 5:7-21), является ключевым разделом Синайского завета, в который вступили Бог и народ Израиля. Этот завет по форме был похож на политические договоры тех дней, заключаемые между великим царем и его подчиненными народами. В таких договорах царь предлагал определенные привилегии и, в свою очередь, требовал от народа определенного поведения. Все подобные договоры имели одну и ту же базовую форму, которой довольно точно придерживается и Синайский завет как в книге Исхода, так и при повторении в книге Второзакония (Осуолт Дж. Н. Десять заповедей // Евангельский словарь библейского богословия. СПб., 2004. С. 280; констатация репрессивного содержания кантовского учения о моральной свободе содержится у Адорно: Адорно Т.В. Негативная диалектика. М., 2003. С. 234–236).
Причина такого хода мысли у Шопенгауэра – абсолютное неприятие кантовского тезиса о том, что единственно возможной формой нравственного начала – в силу требования полного бескорыстия мотива – может быть интеллектуальное чувство уважения к «категорическому императиву». Такое основание не может быть действенным началом, способным противостоять мощным эгоистическим импульсам человеческой природы и будет совершенно бесполезным, как «клистирная трубка на пожаре», по выражению кантовского оппонента. Не вдаваясь в детали заочной полемики между Шопенгауэром и Кантом по данному вопросу, отметим только, что шопенгауэровские соображения по поводу генетического сходства морали долга и морали декалога не вполне справедливы, смысл кантовской этики долга заключается прежде всего в отстаивании им «чистоты морального мотива» (см.: Дробницкий О.Г. Там же. С. 68–75).
