За все время этого молниеносного боя на воде Данешти не успели сделать ни одного выстрела – таким ошеломляющим оказался наш внезапный удар, захвативший врага врасплох. Наши «Альбы», успев подобрать всех воинов с брандеров, на веслах уходили по Дунаю на восток, оставляя за собой четыре гигантских факела и воду, покрытую сотнями голов, на помощь которым уже выплывали от берега лодки, предназначенные для нашего захвата. Поднимая паруса, мы видели и слышали, как у высыпавших на левый берег воинов Дана, потрясенных зрелищем объятых пламенем кораблей, которые должны были бросить нас в их лапы, из глоток вырывался оглушительный вой.
У нас не было и в мыслях добивать спрыгнувших с пылающих кораблей в воду воинов, многие из которых служили Дану не за совесть, а за страх потерять свои земли. Все мы были румыны, и если кого-то и нужно было убить в этом бою на Дунае, так это Дана и его приближенных, всех до одного и без пощады. Позже мы узнали, что Данешти на кораблях, конечно, не было, и они с ужасом смотрели на свой позор с берега.
Среди наших воинов не было даже раненых, все шумно и радостно поздравляли взорвавших брандеры добровольцев, которых Влад тут же и наградил на самом рассвете. Усталые, но счастливые одержанной победой, мы впервые своими глазами увидели, как много значит наше боевое искусство и воинское мастерство, полученное за годы непрестанных тренировок.
Утром мы без задержки прошли мимо Тульчи и по нижнему Георгиевскому гирлу приплыли, наконец, к одному из трех устьев Дуная. Утром 6 марта 1453 года нас приняло на свою грудь Черное море и тут же закачало на волнах, как в колыбели.
Плаванье до Константинополя должно было продолжаться два дня, верхние паруса наших «Альб» поймали попутный ветер, воины отдыхали от изнурительного броска по Великой реке, а я второй раз обсуждал с Владом свой обзор о Константинополе, который вот-вот мог рухнуть прямо к ногам Мехмеда Второго.
Глава 5. Гибель Византии и Константинополя в 1453 году
Столица Византийской империи, которой уже почти не было, располагалась на проливе Босфор, занимая господствующее положение между Европой и Азией. Константинополь, веками контролировавший и пролив Дарданеллы, соединявший Черное и Мраморное моря со Средиземьем и Атлантическим океаном, тысячу лет по собственному произволу отпирал и запирал ворота, по которым велась мировая торговля. Он имел высокие стены, мощные башни и вторую линию укреплений, а его самая большая в мире гавань Золотой Рог позволяла быстро впускать в глубокие рвы воду, превращая Константинополь в остров.
Босфорский кусочек суши – это было все, что оставалось от некогда огромной Восточной Римской империи, за совсем недолгий исторический период поглощенной Османской Портой. Сеющий зло от зла и погибнет – эта библейская мудрость была подтверждена Византией, чьи императоры нагло и лживо веками совершали все мыслимые и немыслимые преступления, которые человеческие языки отказываются описать. Называвший все другие народы варварами византийский двор сам был порождением и средоточием мирового зла, сея его везде, где ступала алчная до не раз отодвинутого предела нога его сановников, с наслаждением называвших черное белым, а зло – добром. Императоры не держали своего слова, а другие государи не хотели иметь с ними никакого дела, зная, что любой договор с Константинополем для них закончится плохо.
Талантливых политиков быстро убирали бездарные конкуренты, сочинявшие лживые бредни об их измене для императоров, прекрасно знавших, что им говорят неправду. Из народа чиновники выжимали все соки, и он, когда пришло время, не стал защищать продажную, наглую и изворовавшуюся власть. Во всей Византийской империи жирел без ума и меры только Константинополь, дождавшийся, наконец, времени, когда он остался один, со всех сторон окруженный османами, готовившими его погибель.
Мехмед II вступил на трон Османской Порты 9 февраля 1451 года, убив всех своих братьев, включая младенцев в колыбелях. Двадцатилетний султан подтвердил мирный договор с Византией, усыпав Константинополь торжественными клятвами и льстивыми уверениями в любви и дружбе на вечные времена.
Не успели высохнуть чернила на пергаменте о мире Турции и Византии, как теологи султана во всеуслышанье объявили, что никакая клятва не должна связывать султана, если она мешает его интересам, поэтому Мехмед II может относиться к подписанным им договорам как к несуществующим. В Европе заговорили, что «новый султан коварен, скрытен и вероломен, с миром на устах и войной в сердце», и это была абсолютная правда.
Константинополь, бравший пошлины со всех судов, проходивших через Босфор, был несметно богат, но эти деньги не тратились на его оборону и армию, а исчезали в бездонных карманах императорских вельмож и сановников. Столица Византийской империи могла содержать огромное войско, превышавшее войско Османской Порты, но не сделала ничего, когда турки на азиатском берегу Босфора всего за год построили собственную крепость, совсем рядом с Галатой, в которой с древнейших времен жила колония генуэзских купцов, с успехом, как и венецианские, торговавших по всему миру.
Видя, что Константинополь, находившийся уже на краю гибели, интересуют только ростовщичество и воровство, в течение весны и лета 1452 года по приказу Мехмеда II на европейском берегу Босфора, всего в десяти тысячах шагов к востоку от города была построена вторая турецкая крепость. С сентября 1452 года османы вместо византийцев стали брать пошлины со всех шедших через Босфор кораблей.
Видя, что конец неминуем, многие богатые жители покинули Константинополь. Всю зиму перед гибелью Византии ее последний император Константин Палеолог просил помощи в борьбе с османами в Европе, но только даром, и это было даже не смешно. В Константинополе были огромные средства, на которые можно было нанять отличные войска, намного превышавшие бездарных турок в военном мастерстве, но как только заходил разговор о деньгах, Константинополю сразу становилось неинтересно. Наверно, в Византийском дворце хотели, чтобы все имперские сокровища достались османам, которые не заставили себя долго ждать.
12 декабря 1452 года Константин Палеолог подписал с легатом папы Николая V Акт об унии католической и византийской христианских церквей под верховенством Рима, который закрепила католическая месса в храме Святой Софии. В Европе начался активный сбор войск для Византии, но в Константинополе кто-то возмутил население, и союз двух церквей так и не состоялся. Первый министр Палеолога Лука Нотаро, который вместо слова «на!» всегда говорил «дай!», во всеуслышанье заявил, что предпочитает для Константинополя чалму султана, а не тиару папы. Двести тысяч жителей огромного города на Босфоре при желании сами могли защитить от османского нашествия свои жизни и имущество, но вместо укрепления стен начали без перерыва говорить о том, что в грядущей битве на небесах османы будут разбиты, а Константинополь и его жители спасутся с помощью неведомой силы.
Император чуть ли не лично опросил жителей, будут ли они защищать столицу Византии, не имевшей из-за жадности своего войска, от весеннего штурма Мехмеда II. Только каждый двадцатый византиец, способный носить оружие, добровольно записался в городское ополчение, и, кроме этих пяти тысяч необученных горожан, других войск в покорно гибнущей империи не было.
