Двадцать четыре тысячи османов встали лагерем у Кэлугэрени, чтобы прийти в себя после убийственной переправы через первую валашскую водную преграду. Тайная стража доложила своему господарю, что во вражеском войске стали распространяться слухи о том, что поход на Валахию будет неудачным и все пошедшие в него воины погибнут. Влад был очень доволен – вместе с нашими мечами разили врага и вызванные нашими действиями мистические страхи, парализовавшие у него волю к победе. Второй Дракон объявил на командирском совете, что после будущих боев у Арджиса и Дымбовице оккупанты должны обрушиться в ужас, который будет сопровождать их на валашской земле везде.
Ширина Арджиса, пересекавшего дымбовицкую дорогу у сел Эдунэти и Копэчени, достигала сто шагов и более, а глубина на стремнине превышала двадцать шагов высокого воина. Весной, когда валашские реки наполнялись снеговыми водами с Карпатских гор, переправа через их бурные и стремительные воды была сложной и опасной, и мы благодарили бога за то, что османы решили атаковать Цара Ромынеяскэ именно весной.
Десять верст от Няжлова до Арджиса османское войско ползло два дня, как будто зная, что возвращаться по этой дороге придется не всем. Правый берег реки мы не защищали, но левый берег на протяжении версты напротив удобных для переправы мест ощетинился высоким и острым наклонным частоколом, сразу за которым были выстроены земляные и деревянные укрепления с пушками. В них располагались спешенные воины Влада, за которыми находились конные стяги. Слева и справа нашу позицию у Виделе и Будешти прикрывали боярские дружины, вынуждая Махмуда-пашу не сворачивать с дымбовицкой дороги.
15 апреля османы попытались построить через Арджис понтонный мост, который наши пушки разнесли тремя десятками выстрелов. За два следующих дня турки построили более сотни плотов, каждый из которых мог выдержать на плаву двадцать вооруженных воинов. За это время я принял командование нашей речной флотилией и перевел ее от Михайлешти в Думитрану и еще восточнее, в Дэрешти, от которого до Копэчени было менее двух верст. На двух бригах, трех шхунах и пяти баркасах с сотней пушек находились тысяча отборных воинов и мои мастера тайной стражи, обученные дальним броскам на воде кувшинов с греческим огнем. Вечером 17 апреля я лично убедился, что турки закончили строительство плотов, и мы с Владом приготовились к тому, что утром они начнут форсирование Арджиса всем войском одновременно.
Еще до рассвета турецкие пушки стали стрелять по нашему частоколу, пробивая в нем бреши, а вслед за этим османы тремя линиями по тридцать пять плотов начали переправу. На нашей флотилии, конечно, никто не спал, и с первыми залпами корабля сразу же рванулись по реке к месту грядущего боя. Весла разом рвали холодную апрельскую воду, мгновения тянулись как бесконечные летние дни, и вот, наконец, моя «Альба Юлия», «Альба Регия», а за ними и все остальные суда влетели в линии плотов врага, круша их своими медными носами. На плотах количество захватчиков активно сокращалось пушками и стрелами воинов Влада, удачно бивших с берега, и им тут же стали помогать мои лучники и витязи, начав метать во врага бомбы с греческим огнем. Плоты вспыхивали как сальные свечи, распадались на бревна, и турки валились с них в воду гроздьями живых и мертвых. В непрекращающемся грохоте, в клубах черного едкого дыма сражение на Арджисе прямо на наших глазах превращалось в ад для оккупантов.
Наши бриги и шхуны, как кинжалы сквозь замороженное масло, прошли через огромное стадо замерших плотов, оставив за собой их пылающие прямо в воде островки, и для двух тысяч оккупантов первой волны все было кончено. Бриги и вся флотилия спустились к Градишти, а я высадился на берег и поскакал к Владу. Османы, еще не оправившиеся от увиденного своими глазами погрома с тысячами трупов, метались по берегу и под вопли своих начальников в пять рядов устанавливали колесо к колесу все сто бывших в войске пушек, готовясь к бомбардировке наших укреплений, чтобы затем повторить атаку на плотах.
До сегодняшнего дня за одного погибшего валашского воина своими жизнями платили по двадцать оккупантов, становившихся из живых захватчиков трупами, и мы не могли позволить, чтобы наши потери увеличились, что и произошло бы на следующий день под сплошным пушечным огнем. Защищать Арджис было больше нельзя, и с темнотой воины и пушки отступили дальше к Дымбовице, а флотилия переместилась еще восточнее, к Будешти. На левом берегу остались только четыре мои боевые пятерки, которые должны были поджечь деревянные укрепления во время новой турецкой атаки.
С рассветом на Арджисе началась непрерывная канонада, за время которой турецкие пушки выпустили по нашему опустевшему берегу более трех тысяч ядер. Во многих местах был полностью разрушен частокол и сильно разбиты земляные и деревянные укрепления, после чего османы на новых и восстановленных плотах начали переправу. Дождавшись прекращения оглушающей пальбы, боевые пятерки тайной стражи успели поджечь пропитанные смолой в нужных местах деревянные стены и отступить без боя и потерь.
Два дня двадцать две тысячи османов переправлялись через Арджис, с трудом и большими потерями преодолев вторую валашскую водную преграду, и 23 апреля подошли к третьей реке на дымбовицкой дороге. Влад никогда не повторялся, и просчитать его действия было практически невозможно. Сабар мы защищать не стали и с удовольствием посмотрели, как боявшиеся после двух непривычных для них боев каждого шага османы выпустили по берегу с земляными укреплениями еще три тысячи ядер, значительно уменьшив их трудно восстановимые запасы.
26 апреля османское войско показалось на берегу Дымбовице, за которым возвышались каменные стены и башни нашей новой крепости, разбить которые можно было только длительной стрельбой из осадных орудий. От Джурджу до Дымбовице войско Махмуда-паши из тридцати пяти тысяч своих воинов потеряло треть, а у нас из двенадцати тысяч воинов погибли четыреста витязей, и это соотношение потерь было, конечно, в нашу пользу, хотя от этого смерть наших героев не становилась менее трагичной. Четыреста наших воинов против десяти тысяч захватчиков – это была хорошая арифметика, если не давать воли чувствам, но мы не могли бесконечно отступать. В конце апреля 1461 года на реке Дымбовице новая Валахия Влада III Дракулы вступала, наконец, в открытый бой с безжалостной Османской империей.
Три дня турки строили и укрепляли свой лагерь в двух верстах от Дымбовице. С запада нашу будущую столицу на холме прикрывала река, на берегу которой и выросли валы и стены крепости, с востока вольно раскинулся дремучий лес, в котором мы широкой полосой сделали непроходимую засеку, срубив деревья на высоте роста ребенка верхушками в сторону Джурджу. Только с юга перед Дымбовице лежала широкая равнина, по которой к въездной башне шла извилистая дунайская дорога.
Перед стенами и башнями высотой в десять и пятнадцать шагов, расположенных на крутых валах высотой пять шагов, мы при строительстве крепости вырыли рвы глубиной и шириной в десять шагов, при опасности наполнявшиеся водой из Дымбовице. Сразу от рвов начинались крепостные валы, возведенные так, чтобы земля с них не сползала в воду и чтобы на нее трудно было упереть штурмовые лестницы. На южной стене Дымбовице, протяженностью пятьсот шагов, справа и слева от въездных ворот со стороны крепостного двора были одна над другой возведены три боевые галереи, нижняя для пушечного боя, а две верхние – для лучников и метателей греческого огня, для которых были сделаны сотни удобных, в том числе и зубчатых, бойниц. Мощная въездная башня, с кованым подъемным мостом на цепях, представляла собой квадрат со стенами толщиной в полтора шага, на котором стоял высокий восьмигранник с остроконечной крышей. На всех пяти ее ярусах были сделаны бойницы для пушек и лучников и, как и в стенах, стоки для кипящей смолы и камней. Трехъярусные угловые башни были выстроены круглыми, чтобы от них при нападении рикошетили ядра.
