Эта традиционная восточная еда почти за столетие прошла
удивительную метаморфозу. Вначале это была обычная еда очень бедных людей,
погонщиков верблюдов, наемных работников — «амбалов» — и вообще неимущих.
Незатейливость приготовления и использование в качестве основы обычно никому не
нужных конечностей делали эту еду особенно дешевой и доступной. Но затем хаш
полюбили и богатые люди, и постепенно утренний хаш превратился в целый ритуал
со своими особенностями приготовления. Попадались и настоящие мастера своего
дела, которые умудрялись приготовить особенно наваристый хаш. По мнению врачей,
эта еда способствовала довольно быстрому заживлению переломанных конечностей.
И, к слову сказать, надолго выводила из нормального ритма печень любого
гурмана.
Али Гадыр пригласил его к себе домой в восемь часов утра,
зная, что в два часа дня гость вылетает из Тегерана. В отель за Дронго приехала
машина, и молчаливый водитель отвез его к двухэтажному собственному дому Али
Гадыра Тебризли. У ворот встретил такой же молчаливый охранник, который
проводил гостя в большую гостиную, где его уже ждал хозяин дома, одетый в
светлые брюки и итальянский джемпер. На столе, кроме легких закусок, ничего не
было. Заметив удивление Дронго, хозяин улыбнулся и разрешил привратнику
удалиться. Лишь после этого он вкатил столик с многочисленными напитками,
уточнив у Дронго, что он будет пить.
— Вообще-то я не очень большой любитель алкоголя, —
проворчал гость, — но вы можете оставить «Абсолют» с перцем или российскую
лимонную водку. У вас, я смотрю, большой выбор.
— А вы совсем неплохо разбираетесь в напитках, несмотря на
трезвый образ жизни, — улыбнулся Али Гадыр, приглашая гостя к столу. — Можете
не беспокоиться, — сказал он, — здесь микрофоны не установлены. Хотя ручаться
все равно не могу.
— Ничего, — усмехнулся Дронго, — за столько лет я как-то
привык к тому, что мои разговоры всегда интересуют посторонних людей. Когда
меня не слушают, я даже чувствую себя неуютно, как актер без зрителей.
Хозяин коротко рассмеялся, приглашая присесть. Они сели друг
против друга, и женщина внесла две глубокие тарелки с дымящейся едой. Такую
густую и жирную пищу можно было есть только поданной с огня. В домах женщины
обычно не закрывали лица темным покрывалом и вообще чувствовали себя гораздо
увереннее, чем на улице. Общественная мораль и внутренняя резко
контрастировали, и этот разрыв обещал когда-нибудь привести к взрыву.
Али Гадыр разлил водку в небольшие рюмки.
— Ваше здоровье, — пожелал он гостю и первым чуть отпил,
поморщившись.
И лишь затем взялся за ложку. Ложки были серебряные, с
гербом рода хозяина дома, принадлежавшего к известному южно-азербайджанскому
клану.
— Вы сегодня уезжаете, — утвердительно сказал хозяин дома,
начиная беседу.
— Если самолет поднимет меня после вашего хаша, — пошутил
Дронго, — то я надеюсь улететь.
— Сколько лет я вас знаю, а вы все шутите, — вздохнул хозяин
дома, — даже после вчерашнего.
— Вы считаете, что я должен сходить в мечеть и раздать там
деньги за свое чудесное спасение? По-моему, я как раз сделал то, что должен был
сделать — перед отъездом зашел поблагодарить своего спасителя.
— Не богохульствуйте, — попросил Али Гадыр — в конце концов,
существование Аллаха это научно установленный факт.
— А я уже не спорю, — сказал Дронго, склоняясь над тарелкой.
— Знаете, я ведь по натуре убежденный агностик. Но чем больше узнаю о строении
Вселенной и самого человека, тем больше убеждаюсь в существовании неземной
космической силы, способной формировать данные объекты и существа. Поверить в
случайность почти невозможно.
— Тогда вы должны принять и нашу истину, — быстро вставил
Али Гадыр. — Ведь мы строим исламское государство. И пытаемся доказать всему
миру, что духовная власть может вполне сосуществовать со светской.
— Миру трудно принять вашу истину, — строго заметил Дронго и
поднял рюмку, — за ваше здоровье.
Они и на этот раз не стали делать больше одного глотка,
словно соревнуясь, кто меньше выпьет.
— Вообще-то странное ощущение, — признался Дронго, — спорить
о построении теологического государства под звон рюмок.
— Хаш иначе есть нельзя, — добродушно заметил Али Гадыр, — и
потом — это, возможно, мой единственный грех. Вы же знаете, что я учился в
Англии, и там довольно быстро приобщился к крепким спиртным напиткам. И с
трудом отвыкаю от этого своего порока. Но мы продолжим наш разговор. К
сожалению, в мире сформировался несколько искаженный образ нашего государства.
С ложной подачи американских и израильских средств массовой информации мы
выглядим не лучшим образом.
— Согласитесь, что некоторые обвинения имеют под собой
реальную почву, — проворчал Дронго. — Могу вас поздравить, у вас великолепный
повар.
— Еще по одной тарелке, — добродушно предложил Али Гадыр и,
поднявшись, подошел к одной из дверей, позвал женщину. Она появилась сразу,
словно ждала с той стороны. Хозяин дома показал ей на тарелки, она, кивнув,
поняла все без слов, забрала тарелки.
— А я никогда не говорил, что мы страна ангелов, — заметил
Али Гадыр, возвращаясь к столу. — В условиях жесткого противостояния мы обязаны
отстаивать свои интересы.
— Но вы их иногда отстаиваете слишком рьяно, — заметил
Дронго. — Мир не готов к вашему варианту исламского государства. Феминизм,
космополитизм, интеграция, либеральные воззрения, победившие в западном мире,
не приемлют тех ценностей, которые вы пытаетесь навязать другим народам.
— Мы ничего не пытаемся навязать, — возразил Али Гадыр, — мы
лишь хотим, чтобы нам не навязывались западные ценности, которые мы считаем
аморальными.
— Вы не считаете, что это трудно объяснить людям, которые
погибают от взрыва бомб, установленных террористами, которые финансируются на
ваши деньги?
— Не нужно, — добродушно сказал Али Гадыр, — вы же прекрасно
знаете, что палестинцам выплачивают гораздо большие деньги саудиты и иорданцы.
Однако они считаются союзниками Америки, и все закрывают глаза на их деньги. А
наши деньги вызывают возмущение только потому, что мы не готовы отдавать свою
нефть и свою честь американцам.
— И тем не менее вы довольно активно поддерживаете свои
группировки по всему Ближнему Востоку.
— А американцы не поддерживают своих союзников? Или когда
они вызывают корабли своего флота к берегам Ливана и обстреливают поселки с
мирными жителями, даже если среди них и встречаются террористы, — это акция
гуманизма?
Или израильтяне, которые обстреливают Южный Ливан, тоже
демонстрируют свою приверженность миру? Не нужно убеждать меня, Дронго, что мы
хуже других. Мы такие, как все. И только защищаем свои ценности.
Женщина внесла еще две тарелки с дымящейся едой, поставив их
перед собеседниками, молча вышла. Али Гадыр поднял свою рюмку.
