— С чего ты взял? — он не хотел скрывать выражения своего
лица, но удивление было не меньшим, чем растерянность.
— Ты суетишься. Раньше ты бы ни за что не посвятил меня в
свои тайны. А сейчас решил все рассказать, словно хочешь заранее оправдаться в
случае возможной неудачи.
— Оправдаться перед кем? — быстро спросил сын.
— Может быть, перед самим собой. Это всегда самый трудный
процесс для судьи, который имеет о своем клиенте практически полную информацию,
и негативную, и позитивную. Мне всегда было труднее оправдаться именно перед
самим собой.
— И много было таких случаев в твоей жизни?
— Иногда случались, — усмехнулся отец. Автомобиль свернул с
аэропортовской дороги влево, на старую дорогу, ведущую в пригородные поселки
Баку. Дронго всегда нравилась именно эта дорога. И хотя она была гораздо хуже
новой аэропортовской трассы, он часто просил водителей сворачивать именно на
нее. Она будила воспоминания детства, когда на старенькой «Победе» его дяди они
добирались до другого пригородного селения — Маштаги, где была их дача.
Он помнил, какой многочисленной семьей собирались они на
даче, когда туда приезжали его родные и близкие, а его бабушка готовила еду на
всех гостей.
Бабушка любила оставаться на даче, куда приезжали ее
многочисленные дети, внуки и правнуки. Она и умерла на этой даче, когда после
двух инфарктов в семьдесят семь лет у нее случился инсульт.
Дача была одним из самых светлых воспоминаний детства.
Однажды соседский бык, непонятно отчего вдруг взбесившись, порвал проволоку,
отделявшую их участок от соседского, и стал топтать их виноградники.
Бросившиеся за ним соседские ребятишки истоптали гораздо больше винограда, чем
это могло сделать даже взбесившееся животное. Впрочем, бык довольно скоро
успокоился, а они еще долго вспоминали об этом случае.
— О чем ты думаешь? — вдруг спросил отец.
— Дорога, — повернулся к нему Дронго. — Каждый раз, когда я
по ней еду, я вспоминаю начало шестидесятых, когда был совсем маленький и мы
ездили на дачу.
— С тех пор прошло больше тридцати лет, — кивнул отец. И
вдруг безо всякого перехода спросил:
— Тебе не кажется, что тебе уже много лет?
— Кажется, — усмехнулся сын. Он знал, о чем будет говорить
его отец.
— Я никогда не вмешивался в твою личную жизнь, но,
согласись, могу я иногда хотя бы узнавать, как ты думаешь жить дальше? Тебе уже
тридцать восемь.
По-моему, иногда нужно думать и о собственной жизни.
— Тебе сколько лет было, когда ты женился?
— Тридцать один. Я был тогда заместителем прокурора города.
— Ну вот видишь. А я в тридцать восемь лет все еще
безработный.
Согласись, что это большая разница. Как я объясню своей
будущей супруге, чем я занимаюсь и где работаю? Рассказывать байки о том, что я
журналист, путешествующий по миру? Или частный детектив? В лучшем случае она
просто посмеется.
— Если будет любить, не станет смеяться, — уверенно сказал
отец.
— Если будет любить, — как эхо повторил сын.
— Ты все думаешь о той женщине, о той американке? — тихо
спросил отец.
У них никогда не было секретов друг от друга, сын все честно
рассказывал отцу. И о своей единственной женщине, которую он всегда помнил, он
тоже ему рассказал. У него были две встречи с Натали Брэй. После первой, когда
она призналась ему в Буэнос-Айресе в своих чувствах, он не сразу вернулся
домой. Тогда он был тяжело ранен и попал домой лишь спустя полгода. Потом он
долго молчал, а когда начал говорить, то первым делом рассказал отцу об истории
их отношений. Вернее, отношений не было никаких, были только чувства. Отец,
обычно чуткий и внимательный к его проблемам, несколько скептически отнесся к
рассказу сына.
— Она американка, — убежденно сказал он, — значит, с молоком
матери впитала идеи феминизма. Обрати внимание, что она первая сказала тебе о
своих чувствах. По-моему, вам трудно будет вместе, я бы не хотел, чтобы ты был
«подкаблучником», а ты по натуре не тот тип мужчины, который будет подчиняться
женщине.
Тогда он не стал возражать отцу. Через полтора года он снова
встретился с Натали в Австрии, и их отношения переросли в настоящие глубокие
чувства. Но все оборвалось в венском аэропорту, когда она, защищая его от пули,
приняла удар на себя. Вернувшись домой, он два месяца не решался ничего
рассказать отцу, боясь сорваться. И лишь затем все рассказал. Отец выслушал
молча, изменившись в лице. Но он не стал ничего комментировать. Просто
пробормотал нечто непонятное, возможно, это было запоздалое признание
собственной ошибки.
А может, он в этот момент прежде всего подсознательно
подумал о собственном сыне, представив, что именно могло случиться в этом
проклятом аэропорту. Но он никогда не забывал о словах, сказанных сыну, как и
сын не забывал его слов.
— Нет, — честно сказал Дронго, — нет, уже не думаю. Ты ведь
знаешь, что у меня были женщины. Но пока я не встретил никого, кто мог бы мне
так понравиться.
— Ты идеалист, — убежденно сказал отец, — у твоей мамы тоже
есть недостатки, но это не мешает мне любить ее больше всего на свете.
— Вы идеальная пара, — пробормотал Дронго, — за сорок с
лишним лет ни разу не поспорили, не поругались. Так в жизни не бывает.
— Бывает, — усмехнулся отец, — просто мужчина должен быть
мужчиной, а женщина — женщиной. Вот и весь секрет.
— Как просто, — кивнул сын, — остается найти женщину,
которая захочет терпеть такого типа, как я. И как минимум первая предложит мне
на ней жениться.
— Опять? — отец покачал головой. — Боюсь, что от тебя мне
внуков не дождаться. Хорошо еще, что твой младший брат давно женился, иначе я
бы никогда не стал дедушкой.
— Тебе не кажется, что эта идея становится маниакальной для
вас обоих с мамой?
— Кажется. Но ты ведь упрямый и все равно все делаешь по-своему.
— Я стараюсь исправляться.
— Поэтому ты везешь меня в Нардаран, на место убийства,
вместо того, чтобы найти более подходящее место, куда можно отвезти своего
отца? Кстати, кроме прямых родственников убитого, проверяли других его родных?
— Да, конечно. Я забыл сказать. У его сестры две дочери
замужем. Их мужья могли быть ночью в доме убитого. Но один был в это время в
зарубежной командировке, а второй работает в прокуратуре.
— Надеюсь, обоих проверили? Или ты считаешь, что форма
прокурора — гарантия его абсолютной непорочности?
— Разумеется, нет. Их проверяли. Один был все время дома,
другой до сих пор находится в командировке.
