Кроме того, сказывалась и общая усталость последних дней.
Отец настоял на том, чтобы быть рядом с сыном. Дронго не возражал. Он
действительно чувствовал, как силы покидают его. Во время перелета Тель-Авив —
Париж он сидел в кресле, закрыв глаза, словно медитировал, и никто не решался
его тревожить.
Отец, очевидно, понимал состояние сына. Они не говорили на
эту тему, но иногда Дронго хватался за сердце, незаметно глотал очередную
таблетку, а отец отворачивался, делая вид, что не замечает этих ухищрений.
Приехав в Париж, они остановились в отеле «Ле Гранд Интерконтиненталь», который
был расположен рядом с оперой Гранье и считался одним из лучших отелей города.
Они сняли три номера, хотя Дронго не делал секрета из своих отношений с молодой
женщиной. Но старая сила привычки, по которой он всегда жил один, заставила его
и на этот раз снять отдельные номера.
И хотя Алиса Линхарт имела конкретное задание по обеспечению
охраны Дронго, тем не менее она явно пренебрегала своими обязанностями, с
удовольствием проводя время с каждым из мужчин. Если со старшим она любила
поболтать и посмеяться, то с младшим встречалась ночью и тоже замечала его
немного потухший взгляд и некоторое равнодушие, сквозившее во всех его словах и
движениях. Дронго словно устал от жизни. В первый вечер в Париже, когда она
пришла к нему в номер, он даже не пошевелился. И тогда она, обиженная подобным
отношением, больно толкнула его в бок.
Он повернул голову и сказал:
— Извини. Кажется, сегодня я не в форме.
— Ты не хочешь, чтобы я приходила? — прямо спросила женщина.
— Нет, — ответил он, — как ты можешь такое подумать. Просто
я очень устал. У меня какая-то усталость, не физическая, а совсем другая.
Говорят, поэты в моем возрасте умирают. «Свой путь земной дойдя до половины, я
очутился в сумрачном раю», — процитировал он Данте. — Кажется, я завершаю
первую часть своего пути и у меня просто кризис переходного периода.
— Что с тобой происходит? — спросила она. — Может, я могу
тебе чем-то помочь?
— Это не то, о чем ты думаешь. Просто, когда в меня стреляли
и я чудом остался жив, я понял, что в другом коридоре и в другое время
какой-нибудь другой боевик или террорист уже не станет стрелять в меня газом, а
по-серьезному пристрелит на месте.
— Ты боишься?
— Нет. Просто думаю, как глупо сложилась моя жизнь. В этот
город много лет назад я впервые приехал для выполнения самостоятельного
задания. Знаешь, какое оно было?
Женщина слушала молча, глядя ему в глаза.
— Меня решили проверить, так сказать, устроить своего рода
розыгрыш.
Меня попросили в течение двух часов достать в незнакомом
городе огромную сумму денег. И это при том, что я не говорю по-французски.
Правда, мне дали провожатого, но от этого суть дела не менялась.
— Над тобой тогда посмеялись?
— Нет. Я нашел деньги за два часа. Огромную сумму. Ты бы
видела лица тех, кто отправлял меня на задание.
— Каким образом ты достал деньги? — улыбнулась она. — Ты
ограбил банк?
— Нет. Я выбрал ювелирный магазин, узнал фамилию комиссара
полиции этого района и, позвонив хозяину магазина, сообщил о том, что магазин
скоро будет ограблен, но комиссар Барианни просит не волноваться и не вызывать
полицию. Магазин все равно окружен, и когда преступники выйдут, они будут
схвачены с поличным. Видела бы ты, с каким удовольствием хозяин магазина
отдавал мне ценности и деньги, предвкушая, как меня арестуют на улице.
Она прыснула от смеха. Подвинулась к нему ближе.
— Тогда я был совсем другой, — закончил Дронго, — тогда все
было иначе.
Тогда мне еще нравились эти игры.
— А сейчас не нравятся?
— Не нравятся. Раньше я занимался джентльменами, сейчас
занимаюсь подонками. Раньше я верил, что представляю великую страну. Сейчас от
нее остались осколки. Раньше мне было интересно, сейчас противно.
— Твой отец выглядит моложе тебя, — вдруг сказала она, — ты
знаешь, мне кажется, что в следующий раз я пойду к нему в номер.
— Я не страдаю эдиповыми комплексами, — засмеялся Дронго, —
а он действительно сумел каким-то образом сохранить молодость в душе. До сих
пор с удовольствием ухаживает за молодыми девушками. И я боюсь, что твоя
неудачная шутка насчет его номера не совсем шутка. Просто он не отбивает
женщину у сына, а то я давно сидел бы один в номере.
Она обняла его за шею. Прижала к себе.
— Тебе нужно заканчивать с этим делом, — прошептала она, —
давай прекращай свои расследования. Мир обойдется без Дронго. Ты просто сильно
устал.
— Только не сейчас, — возразил он, — сначала я найду Мула.
— А потом свалишься. Я ведь вижу, как ты все время держишься
за сердце.
Может, тебе лучше уехать?
— Не сейчас, — возразил он.
В дверь постучали.
Она сразу вскочила, потянулась за своей сумочкой, где у нее
лежало оружие. Он встал, поправил рубашку, подошел к двери.
— Кто? — спросил он.
— Это я, — услышал он голос отца и сразу открыл дверь.
Отец вошел, даже не удивился, обнаружив в комнате Алису,
словно ожидал увидеть ее именно здесь.
— Почему ты сидишь в номере? — спросил он сына. — Только
половина девятого вечера. Мы могли бы пройтись по городу.
— Я столько раз бывал в этом городе, — устало ответил сын,
усаживаясь в кресло и пододвигая другое кресло для отца. Алиса села на стоявший
у стола стул. Отец опустился в кресло.
— Ты становишься меланхоликом, — покачал он головой, — а
по-моему, все не так плохо. Ты сумел распутать такой клубок, смог просчитать
все действия террористов. По-моему, уже это неплохо.
— Плохо, — сказал Дронго, — мы до сих пор не знаем, где они
нанесут свой удар.
— А я знаю, — спокойно сказал отец. Они говорили по-русски,
и Алиса не понимала, о чем идет речь, но видела, как подскочил сын, уставившись
на отца.
— Ты знаешь? — запинаясь, спросил он.
— Южное побережье Франции, — улыбнулся отец, — если бы ты не
лежал отшельником, а прошелся по городу или иногда включал телевизор на
французские каналы, то узнал бы, о чем сегодня говорит вся Франция и пишут все
французские газеты.
— Ты ведь не знаешь французского, — напомнил сын.
— А для этого не обязательно знать язык, — отец встал,
подошел к телевизору, включил его, тут же переключил на один из французских
каналов. По телевизору показывали известных актеров Голливуда.
