Я решил просто выучить текст, а там будь что будет. Крупными буквами написал на картонных листах слова роли и развесил эти листы по стенам каюты. Проснусь утром и лежа читаю. Потом сделаю зарядку и опять повторяю слова. И так почти каждый день.
На третий день, когда мы обедали в столовой, Шукшин меня опросил:
– Ты чего там все бормочешь у себя?
– Да роль учу.
И я рассказал о картонных листах.
Внимательно выслушал меня Шукшин, чуть вскинув брови, улыбнулся краешком рта и сказал:
– Чудик ты, чудик. Разве так учат? Ты прочитай про себя несколько раз, а потом представь все зрительно. Будто это с тобой было, с тобой произошло. И текст сам ляжет, запомнится и поймется. А ты зубришь его, как немецкие слова в школе. Чудик!
Попробовал я учить текст по совету Василия Макаровича. И дело пошло быстрее, хотя на это ушла еще неделя…».
9 июня большая группа участников съемок (Бондарчук, Никулин, Шукшин, Бурков, режиссер Н. Досталь, оператор В. Юсов) выехали в станицу Вешенская для встречи с Михаилом Шолоховым. В памяти Никулина та поездка запечатлелась следующим образом:
«…Когда мы по приглашению Шолохова поехали к нему в станицу Вешенскую, я видел, как волновался Шукшин. Приехали поздно вечером, переночевали в гостинице. Утром зашли в книжный магазин и купили книги Шолохова, чтобы он подписал нам на память. Так с книгами и вошли в кабинет Михаила Александровича.
Встретил он нас радушно. Я первый раз видел его. Думал, Шолохов высокий, а он оказался небольшого роста. Крепкое рукопожатие, взгляд умных живых глаз. Говорил Михаил Александрович спокойно, неторопливо. Мы сразу попросили у него автографы.
– Нет-нет, что вы! – замахал он руками. – Таким хорошим людям и вот так, наспех, что-то написать… Ни за что! Я вот обдумаю, а потом каждому напишу хорошие слова. Книги не оставляйте. Сам пришлю.
Потом в большой комнате, сидя за длинным столом, мы пили кофе. Комната светлая, вся уставленная цветами. За столом шел оживленный разговор, в основном, конечно, о фильме: как снимать, как играть, какие будут пожелания.
Михаил Александрович говорил, что писать и ставить фильмы о войне трудно. Вспомнил он, как в начале тридцатых годов ездил в Берлин и там попал на премьеру картины по роману Ремарка “На Западном фронте без перемен”. Картина шла в каком-то шикарном кинотеатре. На премьеру собралась вся знать Берлина. Мужчины в смокингах, дамы в бриллиантах. Начался фильм с того, что в грязном окопе спиной к зрителям лежал солдат, который поднимал ногу и издавал непристойный звук. Вначале это вызвало в зале шепот, недоумение, а когда солдат звук повторил, то все зааплодировали.
– Я к чему это рассказываю, – сказал Михаил Александрович. – Это вроде бы не для нашей картины, но правду солдатской жизни вы обязаны передать. Пусть все будет достоверно. Может быть, где-то и крепкое словцо прозвучит, это неплохо. Солдатскую жизнь не надо приукрашивать. Хорошо бы показать, как все было на самом деле. Ведь второй год войны был для нашей армии тяжелым.
Около трех часов мы провели за беседой. Шолохов рассказывал о том, как по предложению Сталина начал писать этот роман, как впервые его напечатали. Слушали мы Шолохова с интересом. Говорил он образно, убедительно.
– Интересный он дядька, – говорил позже мне Шукшин. – О, какой интересный. Ты не представляешь, что мне дала эта встреча с ним. Я всю жизнь по-новому переосмыслил. Много суеты у нас, много пустоты. А Шолохов это серьезно. Это – на всю жизнь…».
11 июня Никулин снимался в эпизоде «Левый берег» из начала первой и начала второй серий. После чего он более двух недель не снимался. И в следующий раз вышел на съемочную площадку 28 июня – снимали «Двор Натальи Степановны» (вторая серия, в этой роли снималась Нонна Мордюкова). В эпизоде помимо нашего героя снимались Шукшин, Бурков, Лапиков.
На следующий день, а также 1 июля съемки «Двора» продолжились с теми же участниками.
2 июля Никулин снимался в эпизоде «Третий хутор» и «Поле боя». Его партнерами были Бондарчук, Шукшин, Бурков, Лапиков.
3 июля к ним присоединился Андрей Ростоцкий (ефрейтор Кочетыгов).
4–6 июля снова снимали «Двор Натальи Степановны», причем на этот раз хозяйка двора (Нонна Мордюкова) была в кадре. После этого Никулин покинул место съемок, улетев в Москву.
В следующий раз перед камерой Никулин встал почти через месяц – 3 августа. В тот день снимали эпизод «Дорога среди хлебов» из первой серии. Съемки «Дороги» длились до 6 августа.
7 августа Никулин снимался в эпизодах «Поле боя» и «Высота».
8 августа снимали «Левый берег Дона» с участием Никулина, Шукшина, Буркова, Лапикова.
9 августа те же участники (плюс Вячеслав Тихонов) снимались в эпизоде «У штаба дивизии». Это был финальный эпизод картины, который сняли по сути в середине работы (еще один кадр из финала снимут 11 сентября, но без Никулина). После этого Никулин снова покинул место съемок и улетел в столицу, чтобы вместе с цирком уехать на гастроли. Теперь на съемках он объявится только поздней осенью. Именно в этот период произойдет трагедия – 2 октября внезапно умрет Василий Шукшин. Причем за день до этого отсняли еще несколько эпизодов из финала фильма – «У штаба дивизии».
Юрий Никулин вспоминает:
«…Наблюдая за Шукшиным, я стал смотреть на него как бы через объектив скрытой камеры: как он репетирует, как разговаривает, как держится с людьми. Внешне все очень просто. Я бы даже сказал, что Шукшин был излишне скромен. Большей частью я видел его молчаливым, о чем-то сосредоточенно думающим. Посмотришь на него – и чувствуешь, что в мыслях своих он где-то далеко. В обычной жизни он говорил скупо, старательно подыскивая слова, часто сбиваясь, несколько отрывочно и скороговоркой, вставляя массу междометий и комкая концы фраз. Не все порой становилось понятным при разговоре с ним, но я всегда удивлялся глубине его мыслей, метким замечаниям при оценке какого-либо события или человека. Он удивительно умел слушать собеседника. Поэтому, наверное, раскрывались перед ним люди до конца, делились самым сокровенным.
Слава, известность, признание как бы исподволь подбирались к Шукшину. После выхода на экраны “Калины красной” его имя знали все. В этой картине для меня открылся совершенно новый Шукшин. О нем писали, о нем говорили, его все сразу полюбили. А он необычайно смущался, весь зажимался, когда к нему подходили с просьбой дать автограф или говорили приятные слова.
Василий Макарович любил природу. Он мог остановиться в степи или на берегу Дона, набрать полную грудь воздуха и сказать:
– Господи, красотища-то какая… Запах какой! Ну что может быть лучше русской природы?
Потом сорвет какую-нибудь травинку, понюхает ее и скажет, как она называется. Он знал названия многих трав. Память у него была необычайная.
