Режиссер и это предложение принял.
Начали репетировать. Все получалось довольно прилично. А когда пиротехник брал папироску у одного из членов комиссии, все вокруг смеялись. Такая реакция меня ободрила. Прорепетировали несколько раз.
Наконец раздалась команда:
– Тишина. Мотор…
Файнциммер тихо сказал:
– Начали.
Перед моим носом ассистентка громко щелкнула деревянной хлопушкой. Как только щелкнула хлопушка, у меня заколотилось сердце, и мне показалось, что меня пронизывают какие-то невидимые лучи, исходящие из кинокамеры. Я просто ощущал, что они, точно пунктирные линии, проходят сквозь мое тело. Ноги стали ватными.
С трудом вошел я в декорацию и обалдело остановился. Текст вылетел из головы. Стоял до тех пор, пока режиссер не крикнул:
– Стоп! – И спросил меня: – В чем дело? Какую фразу вам нужно сказать? Почему вы остановились?
– Товарищи, я извиняюсь, товарищи… – произнес я первую фразу пиротехника.
– Ну вот и хорошо, – успокоил меня Файнцимиер. – Попробуем снова. Только, пожалуйста, соберитесь. Не волнуйтесь. Приготовились…
– Тишина!
– Мотор!
– Начали!
Вбежав в комнату, я, вместо того чтобы сказать текст, заметался, задергался и стал молча открывать чемодан. Опять все слова забыты.
– Стоп! – крикнул Файнциммер и строго спросил меня: – Вы текст учили?
Я почувствовал, что режиссер спрашивает меня, стараясь подавить раздражение.
– Учил. Целых три дня, – ответил я.
Все засмеялись.
Следующие три дубля тоже оказались сорванными.
Меня сбивало требование останавливаться в условленном месте, где сделали отметку мелом. Как только начиналась съемка, я смотрел не на комиссию, а на отметку. Съемку, естественно, останавливали, и ассистент режиссера удивленно меня спрашивал:
– Неужели вы не можете смотреть угловым зрением?
А я понятия не имел об угловом зрении.
Вконец измучившись, Файнциммер сказал мне:
– Вы, пожалуйста, отдохните, успокойтесь. Попробуем сделать так. Пройдем все, как будто это съемка: со светом, с микрофоном, но без команд и хлопушки.
Включили полный свет. Дали команду начинать репетицию. Все шло прекрасно.
Как и требовалось, я вбежал в комнату, произнес первую фразу: “Товарищи, я извиняюсь, товарищи…”, поджег шутиху, но, как только сказал последнюю реплику, Файнциммер крикнул:
– Быстро хлопушку!
Оказывается, вместо репетиции была съемка. Просто хлопушку решили дать в конце. Так и сняли этот кадр.
Когда я переодевался после съемки, Юрий Чулюкин (он вместе с Евгением Кареловым работал ассистентом у Файнциммера) сказал мне:
– Вам повезло, что вы снимаетесь у Файнциммера. Попали бы к Ивану Пырьеву, он бы вас за незнание текста выкинул из павильона…».
Сыгранный Никулиным эпизод так понравился киношникам, что у них возникла идея снять еще один с его же участием. Это явно говорило о том, что талант Юрия Никулина находит свое признание и в кино. А это означало, что одним фильмом дело вряд ли закончится. Как мы теперь знаем, так оно и получилось.
Что же касается «Девушки с гитарой», то она вышла на широкий экран 1 сентября 1958 года и в итоге заняла в прокате 10-е место. Причем самыми смешными эпизодами в фильме оказались именно те, в которых участвовал Юрий Никулин. Над его незадачливым пиротехником, который своим фейерверком едва не спалил сначала экзаменационный кабинет, а затем и целый отдел в магазине, зритель смеялся больше всего. Это, опять же, говорило о том, что столь успешный дебют должен иметь свое законное продолжение.
Как итог, в том же 58-м еще один режиссер с «Мосфильма» – Юрий Чулюкин – предложил Никулину сняться в своей дебютной картине «Неподдающиеся» (1959) в роли пройдохи Васи Клячкина.
Интересно, что поначалу этот фильм задумывался как серьезный рассказ о перевоспитании трудной молодежи. У картины и название было соответственное этой теме – «Жизнь начинается». Однако в процессе съемок в фильм вошло столько комических эпизодов (в том числе и с участием Никулина), что он превратился в комедию. И его назвали «Неподдающиеся».
Между тем поначалу творческие устремления режиссера и нашего героя не совпадали. Вот как об этом вспоминал Юрий Никулин:
«…Для кинопробы взяли сцену, где Клячкин останавливает в коридоре ребят из своего цеха и уговаривает их “смотаться” в ресторан.
Насколько я понял, режиссер представлял Клячкина рубахой-парнем. Клячкин вечно бегает, энергичен, все время в движении. Мне же он виделся флегматичным, несколько мрачноватым, говорящим односложными фразами. После одной из репетиций я расстроился: я хотел одного, а Чулюкин требовал совсем другого.
На кинопробах царила нервная атмосфера. Чулюкин пытался добиться своего и требовал быстрого ритма, а я играл по-своему. Уезжая со студии, я чувствовал, что проба прошла плохо. Приехал домой мрачный и рассказал, что ничего не получилось. Но через несколько дней мне сообщили, что на экране все вышло неплохо. И если первое время в группе никто не верил в меня, то на просмотре проб многие смеялись, и меня утвердили на роль Клячкина.
К началу съемок я работал в Ленинградском цирке. А съемки картины проходили в Москве. Пришлось для них использовать выходные дни.
Каждый четверг (в Ленинградском цирке в пятницу – выходной), наспех разгримировавшись после представления, я бежал на трамвай и ехал к Московскому вокзалу.
В пятницу утром на Ленинградском вокзале столицы меня встречали и отвозили на “Мосфильм”. Специально на пятницу назначали полторы съемочные смены. Планировали использовать мой выходной день максимально.
Но кино есть кино. Как-то привезли меня на московский завод имени Орджоникидзе, где приходили съемки некоторых эпизодов. Загримировали, переодели в спецовку Клячкина и попросили подождать. Я стал спокойно ждать.
Оператор картины Константин Бровин вдруг решил по ходу работы снять заводские электрические часы. Чтобы они несколько раз показывали разное время: начало рабочей смены, обеденный перерыв, конец работы.
Три часа ставили свет на часы. То они бликовали, то висели слишком низко, и нарушалась композиция кадра, то оказывалось, что на втором плане выпирает балка, которую нужно завесить какими-то плакатами. Когда все установили и приготовились к съемке, выяснилось, что на экране часы получатся мелкими. Послали на студию за специальным объективом.
