Сосед, Борис, бросился к ним, как только их увидел:
— Наконец-то вы пришли! Я больше не могу ждать. Тут ужасный запах. Я пойду домой.
— Да мы вроде тебя и не просили нас ждать, — сказал Серега. — Мы тебе сказали домой идти.
— У меня весь дом этим запахом пропах! Я не могу там находиться.
— Ну так иди на работу, — огрызнулся Серега. — У тебя дел что ли нет?
— Я взял отгул на сегодня! — бросил Борис, и в его голосе почему-то слышалось гордость.
— Тогда иди гуляй! — рявкнул Михалыч, закрывая дискуссию.
Сосед сник и ушел к себе, громко хлопнув входной дверью.
— Психопат, мать его, — пробормотал Михалыч.
— Не знаю, о каком запахе идет речь, вроде нормально… — начал Серега, и тут запах донесся до него. Желудок прыгнул к горлу. Воняло так, будто порвало городскую канализацию и все дерьмо Приюта вывалилось на свет божий.
Михалыч и Серега переглянулись, оба тяжело вздохнули и пошли к дому Ирины. Дверь, как и сказал Борис, была открыта.
Они не были готовы к тому, что увидят за дверью. Михалыч отшатнулся, повернулся спиной к увиденному, и его вырвало. Серега оказался покрепче.
Открывшаяся перед ними картина была наполнена смыслами. Дом Ирины превратился в место символической казни.
За дверью находилось большое помещение, которое Ирина использовала как кухню. Спала она, судя по всему, в дальней комнате — в противоположной от входа стене виднелся дверной проем. Убийца вытащил кровать из спальни и поставил ее посреди кухни.
На кровати лежала Ирина. Ее красивые ноги непристойно расставлены и привязаны веревками к ножкам кровати. То же самое — с руками. Живот — распорот от груди до заднего прохода. Кишки, натянутые, как струна, прибиты к потолку. Рядом лежал стул, на который, по-видимому, встал убийца, чтобы осуществить свой замысел. Все тело женщины обсыпано белым порошком — мукой или чем-то в этом роде. И эта проклятая мука повсюду: казалось, здесь похозяйничала метель. Но лучше не приглядываться: тут и там лежали мелко порубленные и разбросанные повсюду фрагменты внутренностей, припорошенные тем же белым порошком.
— Дружище, — слабым голосом сказал Михалыч из-за спины Сереги, — это, наверное, самая отвратительная вещь, что я видел за всю мою жизнь.
— И я тоже, — сказал Серега. — Посмотрим поближе?
— Может, не будем? Мы же наследим.
— Ну, у нас свидетель есть.
— Ладно, давай, — согласился Михалыч, по-видимому, чтобы оправдаться за свою слабость.
Мужчины осторожно приблизились к телу.
— Такую красоту загубили, — сказал Михалыч. — Ты только посмотри, даже так она красивая. У нее идеальное тело.
— Было, — поправил Серега. Запах, внешний вид трупа — все это вызывало тошноту, но он держался, как мог.
— Да. Я бы многое отдал, чтобы переспать с ней. Посмотри, какая грудь, — Михалыч сделал вид, что тянется к женской груди. Но это было фальшивое озорство: он чувствовал, как его опустошенный желудок сокращается, как глотка ходит ходуном, предвещая новый приступ рвоты.
Серега поморщился: по его мнению, напарник заходил в своей напускной браваде слишком далеко.
— Кто мог сотворить такое? — сказал Серега, покачав головой.
— Кто-то больной на всю голову, — сказал Михалыч. Он старался не фокусировать взгляд на торчащем из женщины канате внутренностей. Это было нелегко.
— Кто-то, — медленно проговорил Сергей, — кто хорошо разбирается в анатомии. Посмотри, какой аккуратный разрез.
Серега внимательно посмотрел на своего спутника:
— Мясник или врач.
XVII. Поцелуй
Поцелуй — это прикосновение губами и языком, призванное выразить любовь и почтение. Говорят, что поцелуи возникают в сложноорганизованных обществах. Обезьяны, кошки и собаки умеют целоваться. Чем больше мозг, тем больше тяга к поцелуям. Люди, как известно, умеют не только улучшать все, — мы также отлично все портим. И такое простое действие, как поцелуй, люди извратили и опошлили. У человечества есть даже символ извращенного поцелуя — поцелуй Иуды. В этом поцелуе — вся суть рода людского. Представьте себе: вы находите человека, который вам нравится, клянетесь ему в вечной верности, а потом вероломно продаете его за гроши. И сам акт предательства обставляет как акт любви и почтения. Я уверен, что у вас перед глазами промелькнула целая куча историй из жизни, когда люди отрекались от чего-то, что до этого превозносили, и пытались объяснить это любовью или высшим благом. Возможно, отрекались от вас — только не держите на них зла, вы и сами так не раз поступали. Все течет, все меняется. А еще в Средневековье говорили о таком непотребстве, как «срамной поцелуй». Это поцелуй во «вторые уста», то есть в задницу, — так сатанисты якобы выражали свою симпатию к дьяволу. Считалось, что дьявол может являться в виде разных животных, так что за поцелуй пятой точки кота или барана в Средневековье вас бы казнили. Тамплиеров обвинили в том, что они целовали друг друга в задницы, и за это — наряду с другими обвинениями, разумеется — сожгли всех на костре. В этом, конечно, есть определенная логика — чем выше любовь, тем ниже поцелуи. Только во всем надо знать меру! По-своему, конечно, это ужасно смешная ситуация. Два огромных палача трудятся, потеют над седым стариком, выбивая из него признание, лобызал ли он вторые уста своего кота или его оклеветали. Старик мучается, кричит, потеет и поначалу отрицает все. Но на третий день допроса он уже льет те самые сладкие слезы, о которых я писал раньше, он сломлен — он готов признаться во всем, что угодно. И он кричит: «Да, я целовал мохнатую жопу моего кота, потому что это был и не кот вовсе, а сущий дьявол!» Палачи утирают трудовой пот, писарь с приятным чувством завершения долгого дела записывает признание; он уже устал здесь сидеть и промерз до костей, да и в животе урчит. Он надеется поскорее уйти и наестся хлеба и лука — или что там ели в Средневековье. А старик плачет: он не считает кота дьяволом, просто он ему очень нравится.
* * *
День свадьбы Пейла Арсина и Снежаны жители Приюта запомнят надолго.
И дело не только в свадьбе. Накануне на Приют налетела страшная гроза. Она бушевала всю ночь. Шел сильный дождь, такой яростный, что под ним больно было находиться — вода лилась с небес с таким неистовством, будто хотела сровнять с землей несчастный город и всех его обитателей. Ветер ломал ветки и вырывал деревья с корнем. Молнии били так часто и так ярко, что ночь утратила свои права, было светло как днем.
Одна из молний угодила в Иггдрасиль. Ливень потушил пожар. Но потом молния снова ударила в дерево, несмотря на то, что, как говорят, она не должна бить дважды в одно и то же место. У человека свое представление о том, что должна делать молния, а у молнии, очевидно, свое. Иггдрасиль вспыхнул, его ствол треснул, и мощный порыв ветра довершил расправу: дерево повалилось на землю, вытащив из земли толстые вековые корни.
