Кёлер к этому времени зарекомендовал себя талантливым рецептурщиком, однако его маниакальный страх, что изобретение украдут, и нежелание сотрудничать со Штёльцелем сильно вредили делу. Тем не менее упорный труд вскоре принес плоды: в 1717 Кёлер сумел представить небольшое блюдце, расписанное синим пигментом, который не утратил цвета при обжиге. Однако это оказалось скорее случайной удачей, чем долгожданным результатом. То ли Кёлер не смог повторить свой успех, то ли что-то в пигменте его не устраивало, но за наградой он обратился лишь два года спустя. За это время Штёльцель успел объявить себя соавтором изобретения и потребовал долю.
Августу, как всегда, не хотелось раскошеливаться. Спор Кёлера и Штёльцеля оказался для него удобным предлогом, чтобы оставить деньги себе. Он объявил, что если те объединят усилия и продолжат работу вместе, оба получат «справедливую награду». Болезненно скрытный Кёлер и слышать не хотел о сотрудничестве, и в итоге обещанная тысяча талеров так никому и не досталась.
Зрелище чужих несчастий всегда привлекает любителей поживиться. По мере того, как здоровье Бёттгера слабело, вокруг него вилось все больше пронырливых людей, мечтавших погреть руки на слабостях ученого. Из этих искателей легкой выгоды самыми нечистоплотными оказались Иоганн Георг Мельхорн и Готфрид Меерхейм, так называемые «друзья» Бёттгера, которые сумели проникнуть в его ближайшее окружение, чтобы потом при первом удобном случае использовать бесчестно добытые сведения в своих корыстных интересах.
Мастер-краснодеревщик, Мельхорн забросил инкрустацию и маркетри ради более прибыльной работы с фарфором. Он не умел ни читать, ни писать, зато очень хорошо умел вкрадываться в доверие. Мельхорн убедил Бёттгера, что сможет разгадать секрет синей подглазурной росписи, и Бёттгер в ответ поделился с ним всеми предшествующими открытиями. Когда стало ясно, что Мельхорн лишь вытягивает сведения, ничего не сообщая взамен, дело было уже не поправить. Мельхорн объявил, что Бёттгер спьяну выболтал ему все тайны производства фарфора. Бахвальство возымело желаемое действие: дирекция испугалась, что Мельхорн продаст эти тайны конкурентам, и взяла его на должность вице-инспектора с жалованием триста талеров в год. Со временем «талантам» Мельхорна нашли достойное применение: его отправили шпионить за Самуэлем Кемпе, перебежчиком, организовавшим конкурирующую фабрику по производству каменной керамики в Пруссии.
Меерхейм был таким же беспринципным обманщиком. Выдавая себя за специалиста по металлам, он вместе с Бёттгером начал работать над созданием синего подглазурного пигмента и так себя зарекомендовал, что Бёттгер даже объявил его своим преемником. Правда, вскоре они поссорились, но к этому времени Меерхейм тоже убедил дирекцию фабрики, что владеет важными секретами, разглашение которых может ей повредить, и его взяли туда на теплое местечко с высоким жалованьем.
Несмотря на все трудности и разочарования, связанные с мануфактурой, Август по-прежнему с гордостью дарил лучшие образцы ее продукции иностранным правителям и сановникам, демонстрируя таким образом технологические и художественные достижения своей страны. Однако чем больше он трубил об успехах саксонского фарфора, тем больше политическим соперникам хотелось сбить с него спесь и тоже завести у себя такое выгодное производство. Для этого требовалось выведать секрет «белого золота».
Итак, монополия на выпуск европейского фарфора была под постоянной угрозой; опасаться приходилось как иностранных лазутчиков, так и просто ловких проходимцев. Забота о сохранении тайны вышла на первый план, особенно учитывая тяжелое состояние Бёттгера.
Было ясно, что ради будущего завода Бёттгер должен подробно рассказать, как изготавливать фарфор, но вот кому и каким образом? Всякий, ставший обладателем этого секрета, немедленно сделается мишенью наводнивших Дрезден шпионов, число которых росло день ото дня.
Тайна включала в себя не только рецепт смеси, но и технологию обжига, состав глазурей и эмалей. Очевидно, надежнее всего было сообщить ее по частям нескольким доверенным сотрудникам. Каждый знал бы только свой кусочек секрета, и никто, кроме Бёттгера, не понимал бы и не мог воспроизвести весь процесс целиком.
В 1711 году Бёттгер поделился тайной своего открытия с двумя так называемыми «арканистами»
[12]: аптекарем Вильгельмом Немицем, братом Михаэля Немица, и доктором Якобом Бартоломеем. Вильгельму Немицу он рассказал, как делать глазурь, а Бартоломею, который и без того был посвящен во многие подробности его работы, официально сообщил, как смешивать фарфоровую массу. Доктор Бартоломей оказался способным учеником. Он писал гордо: «В первый, 1708 год я приобрел такую сноровку… что изготовленные моими руками вещи вполне можно было выставлять на продажу».
Несмотря на уверения Бёттгера, что «это мои люди, они знают все, я ничего от них не скрываю», Август смертельно боялся, что тот сознательно утаил какую-нибудь важную деталь, дабы обеспечить собственную незаменимость, или что лазутчики выкрадут какие-нибудь важные записи. Чтобы такого не случилось, Бартоломею было поручено «записывать все полученные от Бёттгера сведения значками, которых никто не сумеет расшифровать».
Однако недовольство работников фабрики тяжелыми условиями труда и многомесячными задержками жалования вкупе с присутствием иностранных агентов, готовых сманить их в свои страны, вновь и вновь выливалось в утечку информации. В 1718 году дрезденский мастер Петер Эггебрехт по предложению Петра Великого сбежал в Россию, чтобы основать там мануфактуру наподобие Мейсенской. Затея успехом не увенчалась, вероятно, потому что Эггебрехт не владел секретом целиком, и Петр отправил в Мейсен русского шпиона. Тот, впрочем, тоже ничего выяснить не сумел и вернулся с пустыми руками.
Куда более опасная утечка произошла в 1717 году, когда австрийский военный комиссар Клаудиус дю Пакье переманил в Вену искусного мейсенского живописца и золотильщика Кристофа Конрада Гунгера и основал конкурирующую фабрику. Гунгер тоже уверял, будто Бёттгер (чье доверие он завоевал глубоким знанием свойств позолоты) спьяну открыл ему секрет фарфора. Дю Пакье соблазнил Гунгера обещанием солидного жалования, а также доли в будущем предприятии, и мастер не устоял.
Однако, как и другие перебежчики, Гунгер сильно преувеличил свои познания. Все его попытки получить обожженное изделие заканчивались провалом. Гунгер понимал, что дело в используемой глине и в конструкции печи, но не мог найти верного решения. Если бы ему удалось сманить других мейсенских работников, знающих состав смеси, и специалистов по обжигу, затруднения удалось бы преодолеть.
Гунгер связался с Мельхорном и предложил ему долю в прибыли плюс сто талеров на переезд в Вену, если тот согласится принять участие в создании новой фабрики. Мельхорн поначалу отвечал обнадеживающе, однако, получив подъемные, решил, что и в Мейсене устроился неплохо (а может быть, поостерегся ввязывать в новое производство, памятуя ограниченность своих познаний), и никуда не поехал, оставив денежки себе. Итак, успех венцам не давался, по крайней мере, на данном этапе.
