– Да, ребята изучили эти приглашения, их сотни. Андреа была членом многих частных клубов, – вставила Эрика.
– В числе прочих там было приглашение в танцевальный зал «Риволи» на четверг 8 января – на вечер того дня, когда она пропала. В этом зале проходило какое-то новомодное бурлескное шоу, организованное одним из клубов, в котором Андреа имела членскую карточку.
– Да, и в этот же самый вечер она была приглашена на несколько других вечеринок в Лондоне. Как я уже говорила, она фигурировала в адресных списках многих заведений… И в этот же вечер она условилась пойти в кино с братом и сестрой.
– Но вся семья утверждает, что она была сумасбродкой. Делала все, что ей в голову взбредет. Она вполне могла передумать, это было в ее характере, – заметил Спаркс.
Эрика была вынуждена нехотя согласиться с ним.
– Танцевальный зал «Риволи», – продолжал Спаркс, – находится прямо напротив железнодорожной станции Крофтон-парк. Если смотреть по карте, так это совсем близко от станции Форест-Хилл – если точно, между ними не более двух миль. Чтобы доехать до Форест-Хилл или Крофтон-парк, нужно сесть в поезд на станции Лондон-бридж, но эти две станции находятся на разных линиях. Что, если Андреа села не в тот поезд? Она редко пользовалась общественным транспортом. Возможно, поэтому она, вся такая расфуфыренная, и оказалась в Форест-Хилл.
Эрика и Марш молчали.
– А напоследок я приберег самое интересное, – сказал Спаркс. – Вчера вечером я связался с организатором той бурлескной вечеринки в «Риволи», и он прислал мне их адресный список. В нем есть и Марко Фрост, ему было отправлено такое же приглашение. Так что у нас есть шанс…
Молчание. Эрика видела, что Марш обдумывает полученную информацию.
– Неплохая версия, – наконец произнес он, вставая и меряя шагами комнату. – Тогда у меня следующий вопрос: где этот Марко Фрост?
– Не знаю. Я всю ночь сопоставлял факты, – ответил Спаркс.
– Послушайте, Спаркс, несмотря на наши с вами разногласия, я бы очень хотела, чтобы ваша версия подтвердилась. Но вы же понимаете, что на мотив это вряд ли тянет. Сколько человек были приглашены по тому адресному списку? – спросила Эрика.
– Три тысячи.
– Три тысячи. И почему вы решили, что Андреа отправилась в «Риволи»? Ее тело нашли в полумиле от станции Форест-Хилл, где она сошла с поезда.
Марш продолжал кружить по комнате, размышляя.
– У меня теперь два свидетеля, которые видели Андреа в «Клееварке» в тот вечер, когда она пропала, – не сдавалась Эрика.
– Одна из них исчезла, вторая – наркоманка, алкоголичка и проститутка, – указал Марш.
– Но, сэр, я думаю, что Айви Норрис…
– Айви Норрис – отребье, – перебил ее Спаркс. – Один из ее коронных номеров – гадить на капоты полицейских автомобилей на стоянке.
– Сэр, по крайней мере, признайте, что следствие разрабатывает две версии, – сказала Эрика. – Если моя, на ваш взгляд, сомнительная, тогда вы должны признать, что версия Спаркса строится на косвенных уликах! Я думаю, на сегодняшней пресс-конференции мы могли бы упомянуть, что Андреа видели в «Клееварке» в обществе неизвестных мужчины и женщины.
Марш покачал головой.
– Старший инспектор Фостер, речь идет о людях, которых пресса мечтает разорвать на куски. Это – лорд Дуглас-Браун, его жена, семья и, конечно, Андреа, которая, к сожалению, уже не может сама защитить себя от подобных нападок.
– Сэр, это не нападки!
– Сэр, «Клееварка» всем известна как пристанище проституток, – сказал Спаркс. – Полиция регулярно наведывается туда с рейдами. Там был задержан подонок, который в квартире на верхнем этаже снимал детское порно.
– Я согласен со Спарксом, – произнес Марш. – Стоит нам хоть как-то связать Андреа Дуглас-Браун с этим заведением, пресса мгновенно перекрутит информацию на свой лад и раздует из этого бог весть что. Мы должны оперировать достоверными фактами.
– А если я приведу сюда Айви Норрис и она даст показания?
– Ей нельзя доверять. Она и прежде давала ложные показания, – отверг предложение Эрики Марш.
– Но сэр!
– Это не обсуждается, старший инспектор Фостер. Вместе со старшим инспектором Спарксом вы будете разрабатывать версию Марко Фроста, который, как и Андреа, получил приглашение на вечеринку в танцевальном зале «Риволи». Это ясно?
– Да, сэр, – просиял Спаркс.
Эрика кивнула.
– Спаркс, я вас больше не задерживаю. И не очень-то радуйтесь. Убийство девушки еще не раскрыто. – Спаркс, изобразив пристыженный вид, удалился.
Марш с минуту пристально смотрел на Эрику.
– Эрика, попытайтесь наладить хоть некое подобие личной жизни. Я полностью за то, чтобы мои сотрудники проявляли инициативу, но вы должны работать по правилам и сообщать мне о своих действиях. Устройте себе свободный вечер, одежду хотя бы постирайте.
Эрика осознала, что на ее кожаной куртке до сих пор липкий налет от пива, которое выплеснули на нее минувшим вечером.
– У врача были? – спросил Марш.
– Нет.
– Вечером после работы сходите на прием к дежурному врачу. Это приказ.
– Слушаюсь, сэр, – пообещала Эрика. – Вот договор на квартиру.
– Отлично. Ну, как вам квартира? Нормально устроились?
– Да.
Эрика вышла из кабинета Марша. В коридоре ее ждал Вулф.
– Я вас не сдавал. Ему позвонил хозяин «Короны». И тогда он затребовал у меня регистрационный журнал.
– Не переживайте. Спасибо.
Вулф пошел сдавать дежурство и собираться домой после долгой ночной смены, а Эрика задумалась о том, кто еще из преступного мира Лондона считает себя вправе снять трубку и позвонить напрямую старшему суперинтенданту Маршу.
Глава 24
Часам к десяти утра оперативный отдел отделения полиции Луишем-Роу уже походил на разворошенный улей. Звонили телефоны, жужжали факсы и принтеры, полицейские сновали туда-сюда. Эрика и Спаркс сидели в углу с Маршем и Коллин Скэнлан, суровой и степенной, как матрона, сотрудницей пресс-службы полиции – решали, кто что будет говорить на пресс-конференции.
– Мое вступительное слово, затем обращение сэра Саймона, – сказал Марш. – Кажется, он просил, чтобы был телесуфлер. Мы сможем это организовать?
– Проблем быть не должно. В ближайшие два часа мы должны подготовить окончательный вариант его выступления, отправим текст по электронной почте, и его загрузят, – успокоила начальника Коллин.
– Ладно, – продолжал Марш. – Значит, сэр Саймон скажет: «Андреа было всего двадцать три года. Невинная, веселая девушка, вся жизнь была у нее впереди…». Потом на экране за нами появляется ее фотография. «Она никому не делала зла, никому не причиняла боли, и вот я, убитый горем отец, теперь стою перед вами, взывая к свидетелям этого ужасающего преступления, убийства моей дочери…». Может, лучше «особо тяжкого преступления»?
