Книга Письма к Вере, страница 59. Автор книги Владимир Набоков

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Письма к Вере»

Cтраница 59

Люблю тебя, мое счастие, усталенькая моя. Отдохнешь когда приеду, увидишь.

В.

143. 10 февраля 1936 г.

Париж, авеню де Версаль, 130

Берлин, Несторштрассе, 22


Счастие мое дорогое, – чтобы не забыть, ради Бога, пришли мне «Despair», у меня все на мази, надо поскорее дать Marcelle у. Прости, моя душа, что наседаю. А кроме того, надо будет, вероятно, собираться в Лондон, только что получил письмо от Глеба, предлагают оплатить дорогу (он пока что только «в принципе» спрашивает, согласен ли я приехать, – я только что ответил, что – да, но предпочитаю из Берлина на пасхе), там будет англо-русское выступление. Чтобы покончить с делами: здесь усиленно стараются устроить чтение «Mlle О», но если это устроится, то произойдет двадцатого, двадцать первого приблизительно, так что придется мне вернуться сюда из Брюсселя, куда еду 15-го утром.

Вчера днем был у du Bos (très catholique) и толковали о литературе. Он подчеркнуто ласков; наполовину англичанин. Было в общем довольно приятно. Вечер же прошел, пожалуй, даже успешнее, чем прошлый раз, публики навалило много (причем валили, пока Ходасевич читал, а читал он очаровательную вещь – тонкую выдумку с историческим букетом и украшенную псевдостаринными стихами). Я сидел с Бунином (в пальто и каскете, нос в воротник, боится безумно простуд) и раздобревшим, напудренным Адамовичем (qui m’a fait un compliment du pédéraste: «вы еще моложе выглядите, чем прежде»). После перерыва читал я. 1) «Красавицу», 2) «Terra Incognita», 3) «Оповещение». Для меня все это было огромное удовольствие, treat. Нажрался конфет, насморк лечил мазью, и в общем голос вел себя хорошо. Старец тебе расскажет о рукоплесканиях. Потом поехали большой компанией в кафе «Les Fontaines» и там пили шампанское. Пили писатели: Алданов, Бунин, Ходасевич, Вейдле, Берберова и др. Все пили за здоровье Митеньки. Против Владислава, сидящего рядом с Ниной, сидел ее муж, а против Нины сидела его жена. Ça m’a fait rêver. Было очень весело и оживленно (что-то у меня смахивает на каникульную реляцию школьника, но я не выспался). Алданов кричал, что 1) «вы всех нас презираете, я вас вижу насквозь», 2) вы первый писатель, 3) Иван Алексеевич, дайте ему ваш перстень. Иван, однако, артачился, «нет, мы еще поживем», и через стол обращался так к Ходасевичу: эй, поляк. Не снимая нимбов, Ильюша и Зензинов тихонько сидели за другим столиком. Домой мы пришли после трех утра. Душка моя, как ужасно жалелось, что тебя не было в Ля Сказе, – душенька моя, любовь моя. Неизбежная протиснулась ко мне Новотворцева (предварительно послав мне записку с таким окончанием: «sans rancune». Это, по-моему, восхитительно!). Софа сидела, кажется, со старцем (который был мрачнее тучи). Было много выходцев из прошлого, – знаешь, не совсем уверенное выражение в глазах – примет ли меня настоящее. Калашникова я что-то не приметил. Обнялись с Денисом. Тенишевцы. Дамы. В. Лоллий. Поэты. Ходасевич, читавший первый, так спешил (чтобы меня не задержать, это было очень мило), что Фондик послал ему записку – медленнее. Сбор полный. Любовь моя, я все гуляю по твоему письму, исписанному со всех сторон, хожу, как муха, по нем головой вниз, любовь моя! НеаЖу напишу, – да, это правильно. Берта меня зажала, никак не вывернусь, придется у нее быть. С Анной виделся на вечере и говорил длительно по телефону. Люси так и не видел. Сейчас иду завтракать к Рудневу. Потом к Рошу. Вечером еще выступление, читаю «Уста к устам» для «избранных». Радость моя, как мой мальчик? Душенька мой! Вот ему.


Письма к Вере

Целую тебя, моя любовь. В.

144. 13 февраля 1936 г.

Париж, авеню де Версаль, 130

Берлин, Несторштрассе, 22


Шерман умоляет прислать ему карточку мальчика (которая без пальто).


Любовь моя, ликование мое, elder-bush значит не «куст постарше», а бузина; но все равно, пускай будет по-твоему, пошлем из Берлина, как только вернусь (23-го au plus tard); напишу ему – Лонгу-то, – как ты советуешь. Билетов на французский вечер в Брюсселе уже продано пятьдесят по десять бельгийских Семенов Людвиговичей, а вечер в клубе даст тоже кое-что, – так что нашему дорогому Григорию Абрамовичу очень даже стоит съездить туда. Здесь же Григорий будет по-французски читать 21-го – взяты в оборот энергичной Раисой Дуся и Марсель и du Boz, а у меня есть Supervielle и Jaloux. Жду письма от Струве насчет лондонского выступления: хотят это организовать «Общество северян» – очень культурные господа. После многочисленных неудачных попыток я наконец условился с Люсей встретиться (в пятницу). Вот, кажется, все ответы на вопросы в твоем последнем письмеце.

Девятого я завтракал у Руднева с Керенским и Вишняком, а днем встретился с Roche – пили шоколад в гостинице, – он немножко гага, по-моему. «Отчаяние» он хочет для какого-то нового журнала, а меня просит перевести на русский язык собственную его повесть, которую он по семейным причинам не может опубликовать по-французски! Прежде всего, однако, я передам (сегодня вечером, – сегодня среда, кажется, – да, среда, – значит, сегодня) «Despair», только что пришедший, Марселю, а в пятницу дам Рошу русский экземпляр. Вечером тут было большое общество (писатели были представлены Бунином, Алдановым, Берберовой), и я читал «Уста к устам», а потом стихи. Разошлись поздно, – и автоматически собрались все опять в кафе, так что домой вернулись Бог знает когда. Мы довольно забавно повздорили с Б. о Толстом. Как он, Бунин, похож на старую тощую черепаху, вытягивающую серую жилистую, со складкой вместо кадыка шею и что-то жующую и поводящую тусклоглазой древней головой!

Десятого был с Фиренцами у Jaloux: хрусталь, левретка, негритянка-прислуга, паркеты, шампанское за завтраком. Он, пышноватенький, забавный, упал со стула, пытаясь под ножкой стула расквасить орех, – te vas te tuer, Edmond, – спокойно сказала при этом его жена – красивая, синеглазая, вдвое моложе его и наполовину русская. Конверсация была очень блестящая – и вообще было вполне приятно. Он хочет написать о «Камере» и просил ему дать ее. Днем был – недолго – у Берты Григор. Вечером был доклад Шермана обо мне. Адамович (со сладкими глазками) и Терапиано (очень противный с виду) говорили мне преданные речи. Общий тон был настроением апофеоза, примирения. Шерман говорил очень остроумно, но немножко слишком – too much of the good thing. Пресимпатичен Вейдле. Было человек двадцать поэтов. Варшавский нашел во мне сходство со Стендалем. Прибавляю его к списку моих мнимых учителей. Вчера завтракал у Шкляверов (см. мое описание в 1932 году – было точь-в-точь то же самое, даже те же закуски), днем правил французского «Пильграма» (перевод вообще прекрасный, но есть много неточностей, хотя очень старались. Делали Slonim и Campaux), а вечером был у Вавы – узнал, что старик уехал очень обиженный на то, что ни «Совр. зап.», ни «Поел, нов.» не просили у него мемуаров. Буду по этому поводу говорить с Ильей и Алдановым. Сегодня был у Маклакова, который почти совсем глух, но очень шармантен (ему подражает Фальковский). Пишу четыре, нет, даже пять сценариев для Шифр. – причем мы с Дастакианом на днях пойдем регистрировать их – против кражи. Тетя Нина принесла три чудных фуфаечки и оставила записку: «Пусть эти фуфаечки согреют твоего мальчика, как ты согрел мое старое сердце в тот вечер 8 февраля». Я неистово скучаю по тебе (и Митеньке моем) и люблю тебя, моя душенька, душенька моя. Достану «Aguet» у этого – у Роша, – тебе ж спасибо за подправки и присылки. Знаешь, кто мне звонил: Ева! «Как я жалела, что не могла быть на вашем реферате (sic!)». От встречи я уклонился, – хотя очень любопытно. Мальчика моего целую. Люблю тебя, напиши мне скоро. Анюте привет. В.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация