— Моего господина нет дома.
— Нет дома? Но ведь он должен быть дома.
— Он ушел.
— Куда?
— В гавань. К капитану корабля.
Селена растерялась. У нее больше не было времени его искать. В любой момент караван может тронуться. Ей нужно было бежать назад. Она торопливо опустила ящик с плеча, присела рядом и открыла крышку. Зоя, стоя перед ней, смотрела, как та достала из ящика глиняную дощечку, вроде тех, на которых врачи пишут рецепты. Она плюнула на чернильную подушку, немного повозила по ней пером.
— Передай это своему господину, — сказала Селена, черкнув что-то на дощечке. Там было написано:
«Мы на пути в Пальмиру. Мы путешествуем с караваном под знаком Марса. Следуй за нами. Моя мать при смерти. — Она задумалась, но потом дописала: — Люблю»!
Закрыв ящик и подняв его снова на плечо, она протянула дощечку служанке.
— Ты знаешь, кто я, не так ли? Скажи своему господину, что я была здесь. И отдай ему это, как только он вернется. Это срочно.
Зоя взяла дощечку.
— «Как только он вернется», — повторила она и шагнула назад, чтобы закрыть ворота.
— И скажи ему, — поспешно добавила Селена, — что я и моя мать едем в Пальмиру. Скажи ему, что он должен ехать за мной.
Зоя кивнула, закрыла дверь и прислушалась к затихающим шагам Селены. Когда все стихло, Зоя взглянула на дощечку, бросила ее на садовую дорожку, раздавила, растоптала ее каблуком, а потом подмела тропинку.
Андреас поднял глаза от письменного стола и посмотрел сквозь открытое окно. Над крышами появилась белая сияющая луна. Ему показалось, что звонил колокольчик у ворот. Он подождал с пером в руке. Если бы действительно кто-то пришел, скорее всего какой-нибудь пациент, ему сразу же сообщили бы.
Он прислушался. В доме все было тихо. Никто не пришел за ним. Наверное, это был соседский колокольчик, сказал себе Андреас, и снова склонился над чистым, еще не исписанным свитком на своем столе.
Он купил его сегодня вечером, когда они вернулись с Селеной от Дафны, — первое приобретение в его новой жизни. Да, этот свиток был для него символом новой жизни. Он собирался положить начало учебнику по медицине. Начало их совместного с Селеной будущего.
Андреас знал, что любовь Селены вдохновит и воодушевит его на великие дела. При этой мысли его охватило возбуждение. Это было такое исполинское начинание, что даже страшно было взяться за него. Селена снова научила его доверию.
На одно мгновение он закрыл глаза. Его охватила такая радость, что, казалось, сердце его разорвется. Потом он снова открыл глаза и написал первые слова на чистом свитке: «De Medicina». Шороха поспешных шагов, удалявшихся по улице, он не слышал.
ВТОРАЯ КНИГА
ПАЛЬМИРА
12
У Казлаха, лейб-медика царицы Магны, было в жизни только две цели: стать любовником царицы и добиться вечной жизни.
Будучи лейб-медиком Лаши, Казлах был единственным при дворе, кому разрешалось смотреть королеве прямо в глаза. Это он и делал, говоря и обдумывая при этом, как бы попасть в королевскую постель.
— Нам нужны девственницы, — голос Лаши разрезал ночь, освещенную мерцающими свечами, — девственницы. Они излечат царя от импотенции.
Казлах сомневался в этом. Неспособность царя Заббая к соитию нельзя было устранить обычными средствами возбуждения. Девственницы, ради всех святых, для мужчины, у которого более сотни наложниц! И все же лейб-медик не осмеливался перечить царице. А точнее, это говорила не царица, а сама великая богиня.
Великая богиня была известна под именами Аллат, Аллах или Алла, а также как Утренняя звезда и Пожирающая своих любовников. Первоначально она жила в Саве, вдали от Аравии, но несколько веков назад ее привезли в Магну, на север, арабские кочевники, странствующие по огромной пустыне. В этом экзотическом городе на Евфрате богиня Аллат отдавала приказы устами Лаши, царицы Магны.
— Это желание богини, — сказала царица Казлаху, — царя нужно омолодить. Ему еще рано умирать.
Казлах погладил свою острую бородку, глядя на царицу, которая сегодня предстала в ипостаси Пожирающей и съедала на своем пути ночь и звезды. Главная задача Казлаха, как лейб-медика, состояла именно в том, чтобы сохранять жизнь царя. Хотя царь Заббай и находился в преклонном возрасте, но все же он был здоров и полон сил. И если он должен был преждевременно умереть, то уж, конечно, не естественной смертью, а по религиозным причинам: царя-импотента должно было умертвить.
Этот обычай брал свое начало еще в глубокой древности, в эпоху матриархата, когда мужчин устраняли, как только они исполнили свое предназначение. Старинное поверье, известное всем на свете, гласило, что замена старого короля молодым обеспечивает силу и бессмертие народа. В старинном городе Магне, в шестидесяти километрах от Пальмиры, царь Заббай, прожив жизнь в распутстве и роскоши, достиг той точки, когда как мужчина он стал бесполезным, и все шушукались во дворце, что недалек тот час, когда его заменят.
И все же никто во дворце, и меньше всех, конечно, сам царь Заббай, не хотел отдавать корону более молодому преемнику. Лейб-медик и другие высокопоставленные придворные были довольны тем, что этот царь не препятствовал их интригам, да и царица Лаша, неограниченная властительница, не имела желания делить трон с каким-нибудь тщеславным молодым человеком.
Поэтому все были единодушны в том, что мужскую силу царя нужно восстановить любой ценой.
Лейб-медик оставил свое наблюдение за ночным небом и снова взглянул на царицу. Будучи слепой на один глаз, она все же обладала какой-то суровой, почти вызывающей страх красотой. К тому же она была необычной женщиной. Необычной была и любовь Казлаха к ней. Человеческая теплота и симпатия были ему чужды. Им руководило стремление завоевывать, порабощать и владеть тем, что казалось недоступным. Ему хотелось обладать самой королевой, богиней во плоти.
— А говорит ли что-нибудь богиня о том, как это следует осуществить? — спросил он.
Выражение единственного глаза Лаши стало суровым и ледяным.
— Это твои проблемы, Казлах.
Казлах, высокий и стройный мужчина, с резкими чертами лица, несколько мгновений смотрел ей в глаза, потом отвернулся. Ему следовало быть осторожнее. Все, ради чего он работал, для чего плел интриги, да, и даже убивал, теперь висело на волоске. Впервые за годы его пребывания при дворе царица оказала ему высочайшее доверие и теперь связывала с ним все свои надежды. Может быть, теперь освободится путь к высшей его цели — царским спальным покоям.
Казлах ходил туда-сюда, погрузившись в раздумья. Лаша наблюдала за ним, она испытывала к нему полуненависть-полувосхищение, к этому врачу, от которого за многие годы она против своей воли стала слишком зависимой. Он был тщеславным, а тщеславным людям нельзя доверять. Лаша помнила тот день, когда Казлах, еще новичок при дворе, ползал перед ней, унижаясь и пресмыкаясь, когда он еще не смел смотреть ей в глаза. Но то, что другим сулило смерть, ему было теперь разрешено. Благодаря многолетним интригам сын бедуинов вознесся теперь на головокружительную высоту. На своем пути к власти Казлах овладел тайнами врачевания и за эти годы благодаря своей проницательности и расчетливости добился того, что царская семья и все придворные, жившие во дворце, попали к нему в зависимость. Лаша могла его ненавидеть, но она нуждалась в его помощи.
