Однако на диван она присела.
Он метнулся, схватил ее за руку, потянул к себе.
– Какой ты неуемный…
– Я тебя четыре года ждал.
– И что? Ты ни с кем – ни с кем?…
– Естественно.
– Ох, врешь…
Он снова стал ее целовать, приговаривая:
– Оставайся со мной… Здесь… Навсегда… Забирай Николеньку… Мы будем вместе… Я тебя никуда не отпущу, и ни к кому… Я люблю тебя, правда…
…Часа в три ночи им дико захотелось есть. В холодильнике нашлись яйца, «крестьянское» масло и майонез.
– Вот дураки, икру в ресторане оставили. Надо было стащить.
– Ага, завернуть в салфеточку.
– И белую рыбу оставили. И цыпленка табака.
– Замолчи, так есть хочется! Я сейчас тебя съем!
Она зажарила на обычной, никакой не антипригарной сковородке яичницу из семи яиц. Арсений вытащил откуда-то целую кучу обычных стеариновых свечей.
– Зачем ты свечей-то столько накупил?
Он пожал плечами.
– Не знаю. Запасся. На случай всяких катаклизмов.
– Вдруг случится революция и света не будет?
– Ага.
Арсений рассовал свечки по майонезным баночкам да по пустым бутылкам.
Получилась дивная картина: шестиметровая кухонька, гроздья свечей повсюду, она босая, в его рубашке… Свечи бросают длинные, мятущиеся тени на стол, по-студенчески сервированный яичницей, за которым они жадно едят…
Что ж: ночь – самое время для еды. Самое время, чтобы уничтожить глазунью из семи яиц с одной тарелки, запить свежезаваренным чаем «Бодрость»…
И еще ночь – время для задушевных разговоров.
– Я еще раз повторяю. Заявляю, в здравом уме и трезвой памяти: давай начнем все с начала. Снова – с нуля. Забирай нашего Николеньку, переезжай сюда, ко мне. У нас все получится. Будет как прежде. Лучше, чем прежде.
– Ох, Сенечка, не гони картину. Не спеши. Дай мне подумать. Осмотреться.
– Мы созданы для того, чтобы быть вдвоем. Жить вместе… Долгие, долгие годы – покуда смерть не разлучит нас.
– Я знаю. И я… Я с тобой согласна. Но… Но подожди.
– А ты… Знаешь… Я хочу тебе признаться… У меня тогда… У меня в тот день… В тот ужасный день… Одиннадцатого марта восемьдесят пятого… Когда убили твоих стариков и меня арестовали… У меня тогда с ней, с этой Милкой, ничего не было.
– Как?! – она обомлела. – Но ты же сам рассказывал!… Мне – сам рассказывал!…
– Да, рассказывал. И я действительно пришел к ней, и мы коньяк пили, а она потом кофточку сняла… Но я не рассказал тебе, что было потом.
– И?… Что было потом?
– Ну, она, в общем-то, в тот день соблазняла меня, и довольно успешно… А потом… – он усмехнулся. – Можешь считать, что я смирил свою плоть. Когда она взяла и поцеловала меня, я понял, что это все настолько… Настолько неправильно… И некрасиво по отношению к тебе… В общем, я встал с кресла, сказал «извини» – и ушел. По-моему, она рыдала… Но это уже ее проблемы… В общем, ничего у нас с Милкой не было. Не трахал я ее.
– Так когда же ты мне врал, чертов Казанова?! Тогда, в декабре, когда вернулся? Ты не говорил, что с ней был? Или ты сейчас мне врешь?
– Я никогда тебе не врал. Просто я не все тебе рассказывал. С купюрами рассказывал. С цензурой. Цензуру же в Советском Союзе пока никто не отменял, правда?
…А еще ночь – время для того, чтобы строить планы. И обсуждать текущие дела.
Часам к четырем дошла очередь и до охранника Сивоглотова.
Настя опять, теперь почти дословно пересказала Сене свой разговор с ним.
– Похоже, пустышка, – вздохнул Арсений.
– Похоже, что так… – согласилась она.
– Ладно, – решил Сеня. – Пока отложим. А завтра я к Валентинову пойду. К вашему бывшему шоферу. Тоже, конечно, шансов мало – но все-таки…
* * *
В то самое время, утром, когда Арсений и Настя спали утром, как убитые, на чужом диване в чужой квартире в Марьино, в кабинет следователя Воскобойникова входил посетитель.
Воскобойников вызвал его повесткой – с нарочным милиционером под роспись. Вызвал на девять утра. Так рано, чтобы тот не выспался, встал затемно, добирался из своего Загорска первой электричкой. А, может, и всю ночь не спал: ворочался, волновался… Воскобойников знал по своему многолетнему опыту: невыспавшиеся подследственные и свидетели – податливей. Они менее осмотрительны. Им с большим трудом дается вранье.
Вот и теперь тактика его подействовала: в кабинет к следователю входил бледный седой старик с красными глазами.
– Проходите. Присаживайтесь, – сухо предложил Воскобойников.
– По какому вопросу вы меня вызвали? – нервно спросил человек, не успев усесться.
Не отвечая, Воскобойников склонился к бланку протокола.
– Фамилия, имя, отчество? – выстрелил он вопросом.
Гражданину ничего не оставалось, как послушно отвечать:
– Боровко. Иван Саввич.
– Год рождения?
– Тысяча девятьсот двадцатый.
– Место рождения?
– Город Конотоп. Сумской области. Украинской ССР.
– Род занятий? Пенсионер?
– Пенсионер, – вздохнул Боровко.
– Вы, гражданин Боровко, – строго и быстро провозгласил следователь, – вызваны на допрос по делу о двойном убийстве, совершенном с особой жестокостью, – убийстве супругов Капитоновых, Егора Ильича и Галины Борисовны. Вызваны, как свидетель. Пока как свидетель, – многозначительно добавил он. – Вполне возможно, что скоро станете обвиняемым.
В лице Боровко дернулась какая-то жилка.
Воскобойников намеренно взял с ним с самого начала строгий, жесткий тон. Он намеревался расколоть пенсионера сразу – сегодня же.
– Если вы будете со мной искренни, – продолжил следователь, – тогда я отпущу вас. Возможно, под подписку о невыезде. Вернетесь спокойненько сегодня в свой Загорск, в свой домик… Если встанете на путь противодействия следствию, на путь лжи и обмана – можете пенять на себя. Оформлю задержание – пойдете в камеру. Охота вам в камеру? К насильникам? Убийцам?… Или вы, может, по спецбольнице соскучились – а, Боровко?
– В связи с чем меня вдруг допрашивают по этому делу? – хрипло спросил посетитель.
Он уже – по всему его виду стало ясно – был надломлен – однако не сломлен до конца. Пытался еще ерепениться, гордые вопросы задавать…
– Ведь дело об убийстве Капитоновых, кажется, закрыто… – продолжил тянуть свое Боровко.
– Его возобновили, – отрывисто пояснил Воскобойников. – В связи со вновь открывшимися обстоятельствами… А они, эти вновь возникшие обстоятельства, позволяют следствию прийти к мысли: четыре года назад Капитоновых убили именно вы, Боровко.
