Шавякина металась между ними, потом, увидев меня, вцепилась в рукава рубахи и запричитала как полоумная:
— Саня, Сашенька, милый, все из-за меня! Он уто-о-нет… Вадик, ну вынырни!.. Господи, только бы он был жив! Ой, дура я…
Шава пыталась приникнуть к моей груди, ища утешения, но я отодвинул ее.
— Не ори, и так всему берегу ясно, что дура! «Уто-о-о-нет»! — зло передразнил я ее, прикидывая, где лучше прыгнуть за этим психом, если он сейчас не вынырнет.
Вода градусов семнадцать — это нормально. Мы с ребятами прошлым летом прыгали в Волгу с вышки, но близко от берега, а тут середина и метров на пять повыше будет.
— Плавать он умеет?
Девяносто девять процентов, что умеет. Иначе не сиганул бы. Да и калышинское пацаньё летом не просто плавало, оно, можно сказать, жило в Волге, чешуей покрываясь, и лишь иногда выпрыгивало на берег, чтобы сгрызть пяток яблок, съесть килограммовый, растрескавшийся от спелости сахарный помидор да домашние пирожки, которые ежедневно пеклись в каждом доме. Иначе чем было накормить вечно голодные, растущие организмы?
— Плавать? Он водохранилище переплывал, семь километров плы-ыл! — размазывая по лицу тушь, проныла Шава.
И тут мы увидели вынырнувшего собственной персоной Вадика. Он посмотрел на собравшуюся на мосту толпу, приветливо махнул всем и поплыл в сторону берега.
— Идиот! Чтоб ты сдох! — крикнула, топнув ногой, Любка. А ведь только сейчас голосила: «Господи, только бы он был жив!»
— Умеют они нашего брата довести! — возмущенно проговорил водитель мотоцикла, рассчитывая на поддержку мужской кампании, собравшейся около перил. — Все нормально, расходимся.
— Ну я пошел. Привет Вадику, — сказал я моментально успокоившейся Шавякиной.
Я дошел до конца моста, свернул направо, спустился к самому берегу Калышинки и пошел мокрой песчаной кромкой берега. Белый двухэтажный теплоход «Степан Разин» появился под мостом и, медленно набирая скорость, прогладил то место, где недавно вынырнул Вадик. Гордо направил он свой большой белый торс дальше, в Волгу, которая синела и сверкала необозримо. Вытесненная вода залила песчаную полоску, я поднялся выше и направился к двухэтажному, еще дореволюционному особняку — женскому общежитию медицинского училища.
Главный вход в общежитие охраняли посменно две равнозначные по грузности и по грозности вахтерши. Жизнь их имела великий смысл — оградить молодые тела и души наших девчонок от опасных, бессовестных парней. А то, что они все были такими и у всех у них на уме одно и то же, — в этом вахтерши не сомневались.
На самом деле мне от Нельки нужно было совсем другое, а именно — учебник по акушерству, который она у меня выпросила, потому что свой потеряла, а второй ей в библиотеке не дали. Завтра у нас годовой зачет по акушерству, а я вдруг обнаружил, что Промокашка мне учебник так и не вернула.
Я подошел к дому со стороны Калышинки, куда выходило окно Промокашки, обитавшей в общаге уже второй год. Кинув заготовленный камешек в открытое окно, я подождал минуту. Ответа не последовало, тогда я кинул еще парочку камешков.
— Ты что?! — сердито прошипела Промокашка, высовывая голову, похожую от обилия разноцветных заколок на клумбочку у нашего Дома культуры. — Всю кровать мне камнями забросал!
— Учебник гони! — потребовал я.
— Ой, Сандрик, а мы как раз занимаемся. Мика Потёмкина пришла мне помочь. — Ее глазищи сияли светлой ангельской голубизной. — Я вылечу из училища, если не сдам.
Потёмкина вообще-то была Милой, но Промокашка, а вслед за ней и другие девчонки звали ее Мика.
— Ну ты, Нелли, и простая! — сказал я, заменив этим прилагательным все остальные, которыми приложил бы в этом случае любую другую девчонку. Ни тупой, ни дурной, ни безмозглой не назвал я ее. — Ладно. Я могу осенью акушерство сдать. Когда учебник освободится.
Нелька всерьез поверила мне и заволновалась:
— Ой, мне тебя жалко, Сандрик, ты же можешь с нами учить! — прошептала она, озираясь. — Лезь в окно!
Мне понравилось это предложение. Я обшарил стену глазами.
— Давай по пожарке. А потом по выступу, — посоветовала Промокашка. — К Тоньке брат так залезал.
— Что, уже и брата не пускают церберы ваши?
— Да у брата фамилия другая, тетя Поля и не поверила, что брат.
Я влез по пожарной лестнице, перешел на довольно широкий выступ, идущий под окнами второго этажа, и запрыгнул в Нелькино окошко.
— «Я здесь под окном…» — ехидно пропела Потёмкина, не вставая со своего преподавательского стула, и миленькое лицо ее исказила усмешка.
— Сандрик, мы девятнадцатый вопрос повторяем. Три периода прохождения плода по родовым каналам. Я ника-ак не могу запомнить! — простонала Нелька.
Я подошел к столу и рассмеялся. Рядом с учебником лежал муляж женского таза и кукла-голыш соответственного размера.
— Чье это?
— Таз Танькин, а кукла моя, мне ее в пять лет подарили, — ответила Промокашка.
— Не так давно дело было. А где твои симпатичные соседки?
— Тоня домой, в деревню, на три дня уехала, Таня Конькова сегодня у родственников ночует.
Промокашка машинально тронула одну из заколок на голове. Светло-пепельная (мой любимый цвет волос) пушистая прядь слетела ей на плечо.
— Ну ладно, начинаем, — сказала Потёмкина, взяв куклу. — Кукла у нас для наглядности. Это плод. — Она расположила куклу в верхней части таза и начала: — Итак, первый родовой период. Нелька, представь: вот родовой канал. Начинаются схватки. Из-за сокращений мышц полость матки уменьшается, нижняя часть плодного пузыря, который окружает плод, начинает как бы вклиниваться в канал шейки матки и помогает ее раскрыть. Плодный пузырь разрывается, и околоплодные воды что делают?
— Выливаются! — довольная своей смышленостью, отвечает Нелька.
— Лучше говорить «изливаются», — поправила Мила.
— Иногда плодный пузырь не разрывается, и младенец рождается в нем, — добавляю я. — Есть даже выражение такое: «в сорочке родился».
— А вы знаете, что я «родилась в сорочке»? — вскрикивает Промокашка, с удовольствием отвлекаясь от первого родового периода. — Да, я прямо в плодном пузыре находилась, когда родилась! Мне мама рассказывала.
— Ну да, иначе как ты, Нелька, до сих пор жива? Сам видел, как анатомичка тебя каждый урок расстреливала, но не брали тебя пули.
— Ага! — Запрокинув голову, Промокашка от всей души хохочет над моей шуткой.
— Может, хватит отвлекаться? — вынув куклу из таза, раздраженно ворчит Потёмкина. — А то тебе завтра никакая пуленепробиваемая сорочка не поможет. У Октябрины Ивановны оружие простое: она рогаткой промеж глаз!
