Мокиикс пришел в Центральное Место тридцать лет назад, когда ему было двадцать пять лет. На родине у него остались жена и ребенок, за которыми он послал спустя пять лет, когда его назначили официальным представителем тлатоани. Его жена, которую он холил и лелеял, невзлюбила Центральное Место и вернулась в Толлу, а Мокиикс с тех пор жил один. Он часто размышлял над тем, не благодаря ли отсутствию жены он дожил до такого почтенного возраста, как пятьдесят пять лет. Ведь тогда мало кто доживал до таких лет.
— Что так долго, старик? — презрительно спросил лидер ягуаров.
Мокиикс вздохнул. Он был правой рукой Господина Хакала, но этот солдат мог обращаться к нему так непочтительно. Такова была правда жизни: не важно, каких высот достигал человек, всегда находился кто-то, кто стоял выше его и, следовательно, мог позволить себе неуважение к нему. В его случае это был капитан ягуаров, который подчинялся только тлатоани Толлы, Правителю всех тольтеков.
Мокиикс много лет назад, еще мальчиком, мечтал стать воином-ягуаром. Но таким высоким званием награждались только самые красивые, самые храбрые и самые проворные юноши. К сожалению, он потерпел неудачу, и ему пришлось принять руководящую должность в правительстве. Когда ему предложили пост далеко на севере, в Центральном Месте, он принял его в надежде однажды стать тлатоани этой земли. Но и этой мечте не суждено было сбыться, потому что этот заветный пост занял сын из одной знатной семьи, более знатной, чем семья Мокиикса. Он не завидовал Хакалу. Хакал был хорошим человеком, но все же… В эти дни он вел себя, как умственно отсталый.
Капитан презрительно сплюнул. Хотя Мокиикс был вторым из самых могущественных людей в правительстве Центрального Места, этот свирепый солдат был нетерпим с людьми писем и книг, пера и бумаги.
— Юношу следовало принести в жертву. У нас есть право проливать кровь. Мы все знатного происхождения. — Он ударил себя в исполосованную шрамами грудь. — Это все из-за этой девчонки. Господин Хакал позволил ей смотреть на себя! Своими глазами она украдет его душу.
— Он верит, что боги привели ее сюда, чтобы призвать дождь, — пояснил Мокиикс, не собираясь защищать девушку, а просто сказал правду.
Военачальник снова сплюнул:
— Но она всего лишь дочь простого земледельца.
— Она нашла священное место, — задумчиво сказал Мокиикс. — Сколько поколений мы живем здесь, еще никто и никогда не находил тайного ущелья, никто и никогда — священной поляны.
— Она просто слишком любопытна.
— Ты видел, какие дождевые кувшины она делает. Такое ощущение, что они сделаны из золота. А особая глина, которую она использует, находится возле священной поляны. Это не случайность, что глина, которая превращается в золото, она нашла близко от божественного места.
— Она делает нашего тлатоани слабым. Народ черпает силы в своем Господине. Если Господин слаб, то и его народ слаб. Девчонку надо принести в жертву.
Мокиикс промолчал, военачальник вскочил на ноги и заявил:
— Мы — солдаты, но мы не сражаемся. Где армии, с которыми должны сражаться мои солдаты? Где пленники, которых мы должны принести в жертву на алтаре крови? В этом презренном месте мы — как птицы в клетке. — Он снова сплюнул и пристально, проницательно посмотрел на Мокиикса. — Старик, боюсь, что наша любимая Толла пала, ведь прошло уже два года, как оттуда приходили последние вести. А раз так, то и это место станет местом духов. Наше семя будет развеяно по ветру на четыре стороны, и мы исчезнем. Тольтеков больше не будет.
Как это ни прискорбно, но Мокиикс был с ним согласен. Как это произошло? Куда пропало славное будущее, о котором они все мечтали?
— Девчонка принижает наших богов! — заревел Ксикли. — Отдай ее нам, и мы принесем ее в жертву, как полагается. — Он зловеще улыбнулся. — Мы станет наблюдать, как она будет долго и мучительно умирать.
Мокиикс снова вздохнул, почувствовав, как какое-то странное бессилие проникло в его душу. Может быть, военачальник прав. Если девушку принести в жертву, то, возможно, все вернется на свои места.
— Хорошо, — согласился он, — если в день солнцестояния не пойдет дождь, я приведу девчонку к тебе.
Военачальник жестом показал Мокииксу, что тот может идти. Мокиикс, официальный представитель тлатоани Центрального Места, одел свой плащ и удалился. На сердце у него было тяжело. Ему очень хотелось сказать кое-что этому мужчине, который, несмотря на его шрамы и сломанный нос, чем-то напоминал его любимую жену Ксочитль, которая оставила его много лет назад. Но пропасть между двумя мостами была слишком велика. С одной стороны, Мокиикс гордился, что Ксикли дослужился до такого высокого звания, как лидер ягуаров, но с другой — его печалило презрительное отношение Ксикли к нему. Но кто может винить его в этом. Ни один сын не должен превосходить по рангу своего отца.
20
Две недели потребовалось Аоте, чтобы поправиться. Когда наступило время отправляться домой, в родную деревню, он начал умолять Ошитиву пойти с ним, но девушка отказалась: ей надо остаться в Центральном Месте.
— Я поклялась служить этому народу и Господину Хакалу, пообещала им привести сюда дождь.
Прощание было коротким и печальным — они знали, что больше уже никогда не встретятся. Ошитива пожелала ему удачи и долгих лет жизни, как защитнику Стены Памяти.
— Я очень сожалею, что из-за меня умер дядя, исполнитель ритуальных танцев, — говорила она. — Я думала только о себе, а не о своем народе. Пожалуйста, скажи всем, что я раскаиваюсь. Пожалуйста, скажи моей маме, что я больше не макай-йо, что я еще прославлю нашу семью.
Ошитива вся ушла в работу, ей надо было, отказываясь от сна и еды, работать до изнеможения. Она месила глину, напевая и нашептывая ей что-то, выдавливала из нее воздушные пузырьки, сушила ее до безупречного состояния, шлифовала и полировала, напевая грубой глине, пока та не начинала сиять, потом рисовала на ней символы дождя и туч, и неба, и ветра. Ее руки, как никогда, были сильными и уверенными, а кисть юкки — нужного размера и ширины; линии были ровными и безупречными — ни одного изъяна, ни одной ошибки не было допущено при создании этого великолепного кувшина.
Хотя ее руки и тело всецело служили одной-единственной цели, ее чувства и мысли блуждали где-то.
Две недели Господин Хакал не появлялся перед своим народом. Так как все работники кухни исчезли той ночью, Ошитиве, как и другим работникам в долине, приходилось выполнять обязанности прислуги; все четырнадцать дней она ни разу не видела того, кого заставила принять решение, которое для него могло означать только поражение, независимо от принятого им решения. Главный повар переживал за здоровье своего тлатоани, ведь он почти не прикасался к еде. Ошитива знала, что в этом ее вина. Она не желала лишать его силы и могущества, хотела лишь спасти Аоте.
Прекрасный тлатоани снился ей, он смотрел на нее грустными глазами, она думала только о нем, слышала его глубокий, звонкий голос, рисовала в воображении его сильное тело, овал его лица, изгиб носа, и странное, волнительное тепло растекалось по всему ее телу, потом стекало глубоко в живот и пульсировало там. Ошитива мысленно убеждала себя, что она думает и чувствует себя так из-за навязчивой идеи привести в долину дождь. Хакал велел ей призвать дождь. Мысли о нем, образы и видения, которые она не могла прогнать из своей головы, лишь напоминали ей о ее работе.
