— Уходи. Найди свою семью. Найди свой народ.
Ему некуда было идти. Он решил остаться здесь и быть последним Господином, который жил в этом месте.
26
Это был последний из Восьми Дней, но мало кто остался в Центральном Месте, чтобы дожидаться появления Утренней Звезды. Даже жрецы и служанки покинули Хакала, по его приказу, чтобы отправиться на юг и найти свой народ.
Ошитива была последним гончаром. Ожидалось, что ее кувшин будет единственным, выставленным на площади. Когда позднее послеобеденное солнце залило ее плечи, она приготовила кисточки из волокон юкки и смешала красное красящее вещество. Нанося первую полоску на глину, она думала о своем любимом Хакале. С уходом каждой новой семьи из Центрального Места вместе с ними уходила маленькая частица Хакала. Ошитива боялась, что когда из Центрального Места уйдет последний человек, Хакал умрет.
Страшное отчаяние нахлынуло на нее, и ее рука похолодела. Она не могла дальше красить, осторожно положила кувшин на колени и посмотрела на него каким-то отстраненным взглядом. Бесполезная работа. Люди потеряли веру, Господин Хакал потерял веру. Кому богам нести дождь?
— Это несправедливо! — закричала она, и ее голос эхом отразился в пустых стенах и коридорах, где уже не было слуг. — За что ты наказал нас? Ведь меня привели сюда для того, чтобы я вызвала дождь. Почему боги такие жестокие?
Раньше Ошитива никогда так не сердилась. Она решила разбить вдребезги свой кувшин, разбить на мелкие кусочки и втоптать их в пыль под ногами, а также отречься от своих богов, больше никогда не чествовать их.
От горького отчаяния она заплакала. Но когда она, вцепившись в последний дождевой кувшин Центрального Места, решила поднять его над головой и бросить, слезинка упала на керамику и растворилась на глиняной поверхности.
Ошитива онемела.
Она внимательно посмотрела на влажное место. А затем упала еще слезинка и тоже растворилась в глине. Бессознательно Ошитива окунула кисть в краску и провела линию там, куда упали слезинки. Затем она нарисовала кривую линию, точку и круг. Она макала кисть в краску, и ее рука двигалась сама по себе, будто это кисть руководила рукой, будто линии появлялись не из-под руки девушки.
Она больше не слышала завываний ветра, не чувствовала его прикосновений. Снова и снова кисть утопала в краске, а потом возвращалась к кувшину, пока застывшая, как статуя, Ошитива просто сидела и смотрела, как ее рука быстро и ловко работает над гладкой, изогнутой поверхностью кувшина.
Стояла глубокая ночь, на небо уже вышли звезды, когда, наконец, она отложила кисть в сторону, распрямила затекшую спину и вытянула онемевшие ноги. Ошитива потеряла чувство времени. Она изумилась, увидев узор на кувшине.
Это не было похоже на то, что она видела раньше.
И все же она понимала его значение. Она не собиралась рисовать такой узор, да узором его нельзя было назвать. И неожиданно Ошитива поняла, зачем ее привели в Центральное Место.
Печь ждала уже несколько часов. Девушка аккуратно поместила в нее свой кувшин, закрыла ее и шепотом начала молиться. В ожидании, пока огонь оживит ее кувшин, она посмотрела на вершину возвышенности и нахмурилась.
Хакала там не было! В первый раз Господин не пришел приветствовать возвращение Утренней Звезды. Если звезда не взойдет на восьмой день…
Ошитива побежала по ступенькам вверх. Добравшись до крыши, она вышла на выступ, на который мог ступать только принц тольтеков. Смиренная дочь крестьянина наблюдала за горизонтом в беспокойном ожидании, сжимая в руках ксочитль Кетсалькоатля, и молилась, чтобы Утренняя Звезда вернулась в Центральное Место.
А потом…
Мерцание на горизонте. Точка мерцающего света. Она упала на колени. Бог ее любимого возвращался.
Она помчалась к Хакалу, чтобы рассказать ему об этом, ее шаги эхом отдавались в предрассветной тишине. Но вдруг она вспомнила про кувшин. Если она вовремя его не вынет, он испортится.
В свете просыпающегося дня она осторожно опустила в печь деревянные клещи и вынула кувшин на свет. Он был красивее всех тех, что она когда-либо создавала и когда-либо видела.
Она побежала во внутренние покои, страстно желая показать Хакалу ее новый дождевой кувшин.
— Мой Господин! — закричала она.
Он лежал на ковре, укрытый перьевым одеялом. Опустившись на колени перед ним, она сказала:
— Мой Господин… моя любовь, просыпайся! Утренняя Звезда взошла!
Он не пошевелился. Его глаза не открывались. Его грудь не вздымалась.
Господин Хакал был мертв.
Она пришла слишком поздно! Она бросилась ему на грудь и зарыдала. Как судьба могла так жестоко поступить с ней и украсть его у нее именно тогда, когда она наконец узнала, зачем ее привели сюда?
А затем она услышала вздох. Отпрянув назад, она увидела, как его грудь то поднимается вверх, то опускается вниз. Его веки задрожали.
Нет, он еще не умер, у него было неровное дыхание и слишком слабый пульс.
— Моя любовь, моя любовь, твоя звезда взошла. Кетсалькоатль здесь, на востоке!
Он с трудом смог прошептать:
— Я был рожден, чтобы увидеть закат мира. Теперь я это знаю.
— Нет, моя любовь, ты был рожден, чтобы увидеть восход нового мира. Пожалуйста, останься со мной! Я хочу поведать тебе что-то удивительное!
Но он лишь произнес:
— В том новом мире, о котором ты говоришь, нет места для меня и таких, как я. Однажды ты назвала меня кровожадным и жестоким. Я именно такой. Орел не может изменить свою природу. Моя любовь, — прошептал он, — я верил, что твоя судьба привела тебя сюда. Я верил, что боги направляли тебя. Именно поэтому тебя никто не обижал. Я следил за знаками, ждал мудрого решения богов. Но никто не пришел, и тогда я понял, что ошибался, ведь наша жизнь — случайность, игра патолли. Боги ничего не решают.
Слезы градом катились по ее лицу. Она говорила:
— Нет, мой любимый. Ты был прав! У меня есть самые удивительные новости! Боги говорили со мной. Мне было суждено прийти сюда. Посмотри!
Она подняла кверху золотой кувшин, чтобы он смог увидеть.
Его глаза расширились, он приподнялся и потянулся, чтобы прикоснуться к одному пятнышку на сложном узоре кувшина. Это была маленькая фигурка человека, чьи руки и ноги были вытянуты в стороны, и каждая соединялась с еще одним символом. Когда Хакал заметил, что одна рука человечка держит звезду, у него на глазах навернулись слезы. Он улыбнулся и прошептал:
— Он так… — Хакал резко откинулся назад, на свое ложе.
— Пожалуйста, не оставляй меня! — заплакала Ошитива.
— У меня нет выбора, мой воробышек. И у меня нет желания оставаться здесь. — Он открыл глаза, посмотрел на нее и улыбнулся. — Я буду любить тебя всю вечность, — прошептал он, а потом закрыл глаза навсегда.
