— Сначала выстрелил бы, властям сказал бы — думал, что это был лось.
Сощурив глаза от яркого солнечного света, Фарадей снова посмотрел на Ангера, который, стоя у каменного холма, похлопывал по нему, словно это была норовистая лошадь. Фарадей не мог глаз отвести от этой груды камней. Что там под ними?
— Вы археолог, сэр, или просто турист?
Фарадей повернулся к своему спасителю.
— Я точно не знаю, кто я, — ответил он, но, увидев озадаченный взгляд Сойера, добавил: — Я врач. Как бы на каникулах. Фарадей Хайтауэр.
Они пожали друг другу руки.
— Вы хорошо знаете эти развалины? — Фарадей не понимал, почему задал этот вопрос. Вдруг ему показалось очень важным узнать побольше об этом замечательном разрушенном комплексе, где когда-то жил исчезнувший народ.
Гарольд Сойер ответил:
— На этом месте раскопки ведутся с перерывами уже двадцать лет. Пока что было найдено двести комнат. Думаю, что остались еще сотни.
— Сколько… — начал говорить Фарадей, но почувствовал, как ему тяжело дышать. Это из-за ружья. Он слишком быстро повернулся и посмотрел в глаза собственной смерти — такое подкосило бы любого. — Сколько лет этому комплексу?
— Еще не определили. Думаем, строительство шло веками.
— В самом расцвете.
Сойер нахмурился, приложил руку к правому уху и спросил:
— Что вы сказали?
Фарадей глубоко вздохнул:
— В самом расцвете их культуры. Как вы полагаете, когда это было?
Сойер скривил розовые губы под аккуратно подстриженными усами.
— Предположительно лет пятьсот назад.
Фарадей, тяжело сглотнув пересохшим ртом, подумал, что это не так, что это место еще старше.
— Видите те бревна, торчащие из каменной кладки? — спросил Сойер и махнул своей пухлой рукой, не замечая, что его собеседнику вдруг стало плохо. — Это цельные стволы дерева. В настоящее время новая группа археологов сверху донизу обследует каньон, записывая положение и количество таких бревен во всех «великих домах», как мы их называем. Уже доказано, что в этом месте на строительство домов использовалось более двухсот тысяч древесных стволов. У них даже есть ботаник, который делает химический анализ образцов дерева. Он говорит, что большинство деревьев не местного происхождения. Их привезли сюда издалека — более пятидесяти миль в сторону. И произошло это раньше, чем у них появились лошади и колеса. Представляете себе, как они каменными топорами могли нарубить четверть миллиона деревьев, а потом отвезти их на расстояние в пятьдесят миль, используя только рабочую силу.
— Напоминает строительство великих пирамид, — прошептал Фарадей, оттягивая воротник рубашки.
— В Северной Америке нет ничего похожего, доктор Хайтауэр, на то, на что вы сейчас видите. После того как местные жители покинули это место, ничего подобного больше никогда не строилось. — Сойер поднял глиняный черепок и, осмотрев его, бросил. — Мы мало знаем о людях, которые жили здесь, но известно, что они строили пятиэтажные дома за сотни лет до того, как пришел белый человек и построил в Нью-Йорке высотные здания. И еще одна тайна, доктор Хайтауэр. Эти люди строили дороги. В некоторых местах они достигали тридцати футов в ширину и были великолепно спроектированы. Для чего они их использовали? У них не было ни лошадей, ни мулов, никаких других вьючных животных, у них также не было телег и повозок. Все это привезли с собой испанцы. Так для чего же анасази нужны были длинные и широкие мощеные дороги?
Вынув носовой платок, Фарадей промокнул испарину на лбу. Ему вдруг стало не по себе.
— Что-то есть в самом человеке, — громко провозгласил Сойер, как будто он стоял за аналоем, — что заставляет его строить грандиозные памятники. Египетские пирамиды. Великая Китайская стена. Храмы майя. Может, и дороги анасази были простой формой монументальной архитектуры, и они их строили, чтобы показать свою силу и мощь, больше ничего.
Сквозь золотой свет Фарадей посмотрел на две фигуры в белом, Беттину и Моргану, которые ступали по развалинам, как два бесплотных призрака. Они казались бестелесными, походили на неземных фей. Фарадей закрыл глаза. У него закружилась голова.
— Но самый главный вопрос, доктор Хайтауэр: кто строит вечные каменные сооружения, а потом оставляет их? И почему так происходит?
У Фарадея перехватило дыхание, он стал задыхаться. Что-то было не так.
— Хопи говорят, что они потомки тех людей. Если это так, то почему они никогда больше не строили ничего такого же грандиозного?
Пока археолог пробирался через булыжники и разрушенные стены, камни и валуны, подбирая осколки глиняных горшков, наконечники стрел, обрывки веревки из волокон юкки, а Фарадей старался держаться прямо, Гарольд Сойер продолжал говорить.
— Мы нашли здесь удивительные вещи. Птичьи клетки, перья ары, морские ракушки, медные колокольчики. Это предметы, у которых другая родина. Некоторые из них прибыли сюда из мест за тысячу миль отсюда. Кто бы мог подумать, что первобытные люди могли создать такую обширную торговую сеть?
— Мне нужно сесть, — задыхаясь, вымолвил Фарадей.
Сойер посмотрел на него, и улыбка замерла на его устах.
— Боже мой, у вас кровь течет из носа!
Дотронувшись рукой до верхней губы, Фарадей почувствовал, что его усы теплые и влажные, а посмотрев на руку, увидел, что она вся в крови.
— Я не совсем хорошо себя чувствую…
Сойер взял его под локоть и повел к большому камню.
— Это из-за давления и сухого воздуха. Откиньте голову назад, вот так. О, что это я, вы же врач. Вы знаете, что делать. Там ваша жена и ребенок?
Фарадей остановил кровотечение, ему стало гораздо легче, и он вернулся в лагерь. Он решил поговорить с археологами, работающими далеко, в глубине каньона. Но его планам помешала Беттина. Она вошла в его палатку и стала перед ним, вытянувшись как струна и сжав на талии руки. По ее позе Фарадей понял, что она собирается что-то твердо заявить и не потерпит никаких возражений.
— Фарадей, мы с малышкой не можем жить в таких условиях.
Она ссылалась на суровую лагерную жизнь, на варварскую еду и отсутствие нормальных условий для мытья, но Фарадей догадывался, что ее желание вернуться в Альбукерке продиктовано тем, что братья Пинто называли ее «Белая Женщина, Которую Боятся Койоты» и за ее спиной подшучивали над ней.
— Мы ужасно испугались из-за твоего… твоего носа. И потом, нет ничего хорошего в том, что твоя дочь подвергается языческому влиянию. Мы с Морганой хотели бы вернуться в Бостон.
— Нет, — сказал он быстро, — Моргана останется со мной. — А потом он вспомнил, что Беттине тридцать один и у нее впервые в жизни появился поклонник. Нечестно удерживать ее здесь. — Но ты можешь ехать, Беттина. Мистер Викерс, должно быть, скучает по тебе.
