Среди звезд на небе появились рваные облака. Они на мгновение закрыли луну, но потом она снова засияла в полную силу. А девушка стояла и смотрела своими миндалевидными глазами на него. Большие завитушки по бокам головы обрамляли круглое, медного цвета лицо. Он не мог отвести глаз от нее.
Она улыбнулась и протянула ему руку.
Фарадей поднялся и подошел к ней, но она убрала руку, повернулась к нему спиной и пошла прочь. Он вдруг понял, что должен следовать за ней. Они шли через камни и булыжники, вокруг разрушенных стен и мимо зияющих проемов окон. Облака плыли по звездному небу, а луна то появлялась, то исчезала. Девушка вела его вверх, путь среди развалин становился более трудным, так как раскопанная часть города уже осталась позади.
Когда он уже намеревался спросить ее, куда она его ведет, девушка вдруг остановилась. Он посмотрел на высокие каменные стены, что окружали их, на песок и камни, которыми был засыпан пол. Они находились в маленькой комнате, где когда-то, очень давно, кто-то жил, любил и умирал.
Она протянула руку и указала. Он посмотрел туда, увидел в углу комнаты кучу камней, насыпанных прямо у стены.
— Там что-то есть? — шепотом спросил он, боясь разбудить Ангера, который, как он предполагал, спал где-то поблизости в лагере.
Она продолжала указывать на то место, поэтому, опустившись на колени, он начал осторожно, как это делали Уилер и археологи, раскапывать, ведь древние предметы легко крошились. Скоро на поверхности, освещенной лунным светом, показались гладкие края. Он все больше и больше возбуждался. Очень нежно он погрузил руки в камни и вынул великолепный глиняный кувшин. Он было абсолютно целым.
Пока он поворачивал прекрасное изделие в руках, различая в свете луны золотые и оранжевые цвета, он вспомнил разговор, который состоялся у них с мистером Уилером, когда тот показывал ему свою коллекцию. Восхищаясь одной особенной вещью, Фарадей тогда спросил:
— Что это? Какой-то вид кувшина?
— Он называется «олла», — ответил Уилер.
— «Ойа»?
— Пишется «о-л-л-а». Испанское слово, означает «кухонный горшок». Не знаю, как индейцы называют их. Иногда узор на них может поведать целые истории. Хотя их очень сложно расшифровывать. Никто не знает, что означают эти символы.
Теперь Фарадей волновался еще больше — ведь на олле, что была сейчас в его руках, был выполнен великолепный узор. И все для него вдруг наполнилось смыслом, как будто именно этот кувшин манил его к себе с того самого момента, как он ступил на землю Пуэбло-Бонито.
— Люди, которые сделали его, — обратился он к девушке, — ты знаешь, куда они ушли?
Она нахмурила брови, и Фарадей опять обратил внимание на три синие линии на ее лбу.
Он повторил свой вопрос, теперь уже используя жестикуляцию, как будто играя в светские шарады. Девушка перестала хмуриться, видимо, поняла, о чем он спрашивает. Она лениво подняла руку и указала на запад.
— Они все еще там? — спросил он, снова волнуясь.
Но она не ответила, он снова занялся кувшином. Когда он поворачивал его в своих руках, он услышал, как что-то гремит внутри него. Он не успел узнать, что там находится, почувствовав, как по его спине поползли мурашки, будто волоски на коже поднялись от какого-то сверхъестественного страха. Что-то там было в этой комнате вместе с ними. Что-то невидимое.
— Вы это чувствуете? — спросил он у девушки.
Она подняла брови.
Он посмотрел ей в лицо. На нем не было никаких признаков страха.
Тогда он постарался убедить себя, что это лишь игра его воображения, причина которой кроется в частых разговорах с навахами и ковбоем. Призраки-оборотни. И все же, продолжая рассматривать оллу, он чувствовал, как этот жуткий страх все усиливается. Кто-то, а может, что-то, наблюдал за ним, и он ясно чувствовал его дыхание на своем затылке.
— Кто здесь? — неожиданно закричал он. — Ангер, это ты?
Девушка удивленно посмотрела на него, ему стало стыдно. Если простая девушка не боится этого места, почему же он, взрослый мужчина, так испугался? Его руки дрожали, над бровями выступили капельки пота, а в желудке были такие сильные спазмы, что он подумал — сейчас стошнит. Пока он рассматривал развалины, краем зрения он видел какую-то темноту и чувствовал, как некое зло собирается вокруг него. И еще он вдруг понял, что если сейчас же не покинет это место, он потеряется здесь навсегда.
Он находился на той грани, когда можно увидеть видения. Как долго он мечтал о таком опыте! Но теперь он стоял и не мог пошевелиться от ужаса. Не о таких видениях он мечтал! Он хотел увидеть ангелов и херувимов, а не темного демона, который витал на краю его сознания. «Нет! — закричал он про себя. — Злые видения, убирайтесь от меня!»
У него волосы встали дыбом, а по телу градом катился холодный пот. Он посмотрел на девушку, которая выглядела так же естественно, как все индейские девушки, в ее внешности не было ничего зловещего, и все же он задрожал от страха, вспомнив слова Уилера: «Призраки-оборотни — это ведьмы, которые могут превращаться во что угодно, и они всегда приходят, когда ты один».
Фарадей побежал.
Со старинным горшком в руках он бежал от этого места, как кролик от охотничьей собаки, и когда, с воплями и криками, добрался до лагеря, Беттина с изумленным выражением лица вышла ему навстречу.
— Фарадей! — закричала свояченица. — Что с тобой произошло?
— Господи, — проговорил он и упал в глубокий обморок.
Пуэбло-Бонито находился в шестидесяти милях от железной дороги. Нанятый проводник и его люди погрузили Фарадея в повозку и быстро, как только могли, поехали в сторону железной дороги, где станционный смотритель взмахнул флажком и товарный поезд отправился на Альбукерке. Беттина не положила его в больницу, заявив, что будет заботиться о нем сама в их арендованном доме. Она тут же послала за доктором, но тот ничего не мог сказать вразумительного, кроме как объявить, что ее свояк выжил из ума, и оставил его на попечение Беттины.
Дни и ночи напролет Фарадей метался и кричал в бреду. К нему приходили и другие врачи, но все они в один голос заявляли, что он страдает от пережитого психического потрясения.
Позже Фарадей мог вспомнить только обрывки того ночного кошмара, от которого он корчился и метался в приступе лихорадки. Демоны и видения, что являлись ему, были такими невообразимо ужасающими, словно скрывающееся в руинах существо поглотило его уязвленное сознание и истязало его. Он был свидетелем человеческого жертвоприношения: на камне лежал распластанный человек, его грудная клетка была вскрыта, а сердце — все еще бьющееся — вырвано. Убийство было совершено на странном камне, который был погребен под грудой камней.
Когда Фарадей окончательно пришел в сознание, он узнал, что в бреду велел дать ему альбом и карандаши, и потом лихорадочно, несколько часов подряд, корпел над бумагой. Что он рисовал, Беттина не знала, потому что он не хотел никому ничего показывать. И вот теперь, в первое утро умственного прозрения, он прикоснулся к альбому, который лежал у его кровати, и ему стало до тошноты страшно, ведь ему предстояло созерцать те ужасы, что он видел в бреду. Трясущимися руками он поднял альбом, но открыть его так и не решился. Обрывки тех образов пронеслись в его голове: монстров, гоблинов и всех злых существ, что населяли древние развалины. Он нарисовал их! Он привел их в свой дом и свою жизнь! Он задрожал от страха, и ему вдруг стало не по себе оттого, что подверг опасности не только свою смертную душу, но и Моргану. А что, если она случайно увидит эти рисунки из ада?
