– Безграмотный вариант «Унесенных ветром», – вынесла Настя свой вердикт во время второго визита к шефу. – Написано, конечно, ужасно. Но развязка – там, где про кольцо с бриллиантом, – просто слезу вышибает… Мне кажется, это будут покупать…
– Мне тоже так кажется, – кивнул шеф. – А уж после того, как ты этот текст причешешь… покупатели просто в очередь выстроятся!
Опять он над ней подшучивает! Настя уже приготовилась нарушить субординацию и сказать начальнику что-то гневное, да только взглянула в его глаза – мягкие, ласковые – и промолчала.
– Забирай рукопись, – велел Андрей Иванович. – За неделю управишься?
– Конечно! – с энтузиазмом воскликнула Настя. – Прямо сегодня начну!
Начальник взглянул на часы и возразил:
– Нет. Не сегодня.
– Подумаешь, шесть часов! Вечером – самая работа!
– Не сегодня, – повторил Андрей Иванович и поднялся из-за стола. – Поехали ужинать. Я заказал столик в «Праге».
Настя – она тоже уже поднялась – с размаху плюхнулась обратно в гостевое кресло. И глупо спросила:
– Что?
– Мы с тобой сейчас поедем в «Прагу», – терпеливо повторил Андрей Иванович. – Пока будем есть, обсудим все детали. И выпьем шампанского за успех нашего предприятия.
– Но… – Настя чувствовала, что неумолимо краснеет. – Вы же не…
– Какой же вы еще ребенок, это просто разрывает мне сердце! – ухмыльнулся Андрей Иванович.
– Цитата из «Унесенных ветром», – машинально пробормотала Настя.
– Совершенно верно, – улыбнулся шеф. Погасил улыбку и добавил уже серьезно: – Нет, Настя. Приставать к тебе я не буду. Подожду, пока ты сама приникнешь к моей груди. – Он снова улыбнулся. – Если использовать лексику наших новых романов.
– Вы думаете, приникну? – лукаво улыбнулась она.
– Конечно, – твердо ответил Андрей Иванович.
Арсений
Зима 1991-го. СССР, Москва
Арсений в очередной раз убедился: как зыбко все в его жизни. Как непрочно. Еще неделю назад у него было все: работа, деньги, дом, семья, сын.
Теперь – ни работы, ни жены, ни сына. Остались только деньги.
Но кому они нужны, эти деньги! Здесь, в СССР?! Что на них можно купить?! Ни квартиры, ни дома, ни машины, ни шмоток. Ни даже еды нормальной.
И, уж конечно же, нигде и ни за какие деньги не купишь ни уюта, ни ласки, ни семейного счастья. «Can't, – как пели „битлы“, – buy me love».
С какой-то дикой ностальгией он вспоминал, как почти год назад они переезжали вместе с Николенькой и Настей в эту квартиру…
Ностальгия и зависть – к самому себе тогдашнему – прямо-таки высасывали душу. Он вспоминал, как они тогда все вместе хохотали, дурачились, строили планы… А потом… Потом понеслось: смертельная болезнь тещи… Гибель Эжена… Дурацкая идея насчет катрана… Их медицинский центр… Пьянки, семейные раздоры… Все понеслось, завихрилось, сломалось… То есть пришло к своему логическому концу.
Насти у него больше нет. Нет и Николеньки.
На следующий день после их ссоры Настя, покуда он был на работе в медцентре, собрала свои вещи и съехала. Естественно, она забрала с собой и сына.
Гадать нечего, куда направилась Настя: конечно же, к мамаше. Больше некуда.
Съехала – и затаилась. Копит свою обиду, не звонит.
Ну и он ей звонить тоже не будет… Тем более туда. Куда угодно, может, набрался бы духу и позвонил. Да только не в квартиру на Большую Бронную, где хозяйкой – ненавистная Ирина Егоровна…
Так что его семейная жизнь, можно сказать, кончилась.
И на работу в «Катран-мед» Арсений теперь решил не ходить. Надоело. Надоело барахтаться.
Он позвонил Ваньке Тау. Сказал, что подхватил дикий грипп. Пусть Ванька там самостоятельно разбирается. Со всем: с наездами из Минздрава, пожаром, жалобами, ополоумевшими больными… Все равно ясно: медцентр закроют – не сегодня, так завтра. С этим покончено.
И навсегда.
А думать, что будет лично с ним, Арсением, дальше у него сейчас нет ни сил, ни желания.
Слава богу, не все так безнадежно. Бывали денечки и похуже. Сейчас у него есть крыша над головой. И – деньги.
А на деньги можно купить водки или вина. И немудрящей закуски: килек в томате, серого хлеба. А в стенке, принадлежащей уехавшему в Америку журналисту Черкасову, полно хороших книг…
Вот Арсений и валялся на кровати. Читал…
А у кровати стояла бутылочка кисло-сладкого болгарского вина «Монастырская изба». Он по случаю купил, с небольшой переплатой, целый ящик.
Пил прямо из горлышка, как ситро в детстве. От вина на душе становилось спокойней. Предательница Настька отъезжала куда-то в глубь сознания, съеживалась, почти растворялась. Боль от обиды и утраты утихала.
Когда бутылка у кровати пустела, Арсений шел на кухню и открывал новую. Штопор куда-то запропастился, и приходилось проталкивать пробку внутрь – карандашом или пальцем.
Приходил назад и снова ложился с книжечкой. Взялся было за Хемингуэя – но там слишком много было любви. Слишком напоминало все про Настю и их лучшие дни. Тогда он начал «Обыкновенную историю». В школе он ее не прочитал, а в университете не успел до нее добраться. Гончарова проходили вроде на третьем курсе, а его тогда уже выгнали. Правда, любовь в «Истории…» тоже была – но настолько старинная, словно невзаправдашняя. Вот он и читал, не спеша, Гончарова, попивал винцо. Порой откладывал книжку, засыпал, просыпался…
Утро, день, вечер и ночь как-то перепутались. Когда хотелось есть – Арсений выходил на кухню, хватал кильки прямо из банки.
Телефон не звонил. А может, он его отключил? Сеня плохо помнил.
Нет, наверное, все-таки не отключил, потому что однажды его разбудил телефонный звонок.
Несмотря на то, что он еле-еле проснулся, Арсению почему-то захотелось снять трубку, услышать человеческий голос.
Он не спеша встал, поковылял на кухню к аппарату. Пока дошел – телефон прозвонил, наверное, раз сто.
В квартире стояли сумерки – то ли зимний закат, то ли рассвет. Скорее, пожалуй, закат. Кто же станет звонить на рассвете? Такого, собаку, и пристрелить не жалко – не то что трубку брать.
Свет он включать не стал. От света сразу же глаза заболят.
– Алло… – проговорил Арсений в трубку.
Голос его не слушался. Язык еле ворочался в пересохшем рту. Казалось, он занимает все пространство от зубов до горла.
– При-иве-ет! – пропела сладенько женщина в трубке.
Арсений не понял, кто звонит. Знал только одно: это не Настя.
К сожалению, не Настя.
