…После ужина, когда сын увлекся ежевечерними «спокойками» (так в семье с его легкой руки называлась передача «Спокойной ночи, малыши!»), Ирина Егоровна снова приступила к Насте:
– Что у тебя случилось?
– Да почему «случилось»? – вяло отбивалась Настя.
– Я же вижу! На тебе лица нет!
– Ничего, мама. Оставь. Я устала на работе.
Слава богу, разговор свернул примчавшийся от телевизора Николенька. Потом потребовалось его укладывать, читать ему сказку, петь песни. Николенька старинных колыбельных не любил – отдавал предпочтение революционно-советскому репертуару: «Что тебе снится, крейсер „Аврора“…»; «Спят курганы темные»; «Катюша»… Под «По долинам и по взгорьям» сын уснул. Порой Настя – так она уставала на работе – и сама закемаривала у него под бочком. Но сейчас она была взбудоражена свиданием с загадочным иностранцем, их разговором, весточкой от Эжена…
От Эжена ли? Неужели он не погиб?… Или все это – странная, кому-то нужная провокация? Чья-то дикая игра?…
Заснуть было решительно невозможно, и Настя вышла на кухню: выпить некрепкого чаю с медом. Может быть, взяться за какую-нибудь особо скучную рукопись?…
Но на кухне – тут как тут! – ее поджидала мать.
И снова – не успела Настя даже к свету привыкнуть, после темной-то спальни – опять приступила к допросу.
– Настя, все-таки у тебя что-то случилось.
Чтобы закончить раз и навсегда скользкий разговор, Настя прибегла к запрещенному приему.
– Шла бы ты, мама, работать, – сказала она. – Здоровье-то теперь позволяет.
Обычно после подобного выпада мать дико обижалась, поджимала губы, говорила что-нибудь вроде: «Значит, я вам с Николенькой в тягость?!» – и величаво удалялась в свою комнату, не забыв с шумом прикрыть дверь.
Но в этот раз Ирина Егоровна на провокацию не поддалась. Губы-то обиженно поджала, но с пафосом произнесла:
– Я оставляю твой выпад без внимания. Потому что вижу: у тебя что-то случилось. А значит, ты нуждаешься в моей помощи.
– Ну, положим, случилось. Но ты никак не сможешь мне помочь. При всем твоем желании. Уверяю тебя.
– Выслушать – уже означает помочь, – величаво произнесла Ирина Егоровна.
– Это не только моя тайна.
– Ты давала подписку о неразглашении? – Порой Ирине Егоровне нельзя было отказать в сарказме.
– Ох… Ну что за манера: всю жизнь лезть в мои дела! Я взрослая женщина!
– Взрослые тоже нуждаются в совете. И понимании… Что случилось?
И когда мать наконец допекла Настю, она – сознавая в глубине души, что делает это напрасно – рассказала Ирине Егоровне все.
О странной встрече с иностранцем.
О закодированной, но очевидной весточке от Эжена из-за границы – от Эжена, которого все считали мертвым и которого они похоронили в Москве в прошлом году… Рассказала и о том, что Эжен назначил ей свидание за границей – умолчала только, где конкретно и когда…
Ее удивило, что мать, узнав, что Эжен жив, не хлопнулась в обморок. Не вскричала. Она вообще не произнесла ни слова. Только побледнела и зрачки у нее расширились. И пальцы ее во все время Настиного рассказа мяли и тискали льняную салфетку.
Вдруг внезапная догадка пронзила Настю.
– Мама… – выдохнула она. – Ты что, знала?… Знала, что он… Он – жив?!
Ирина Егоровна покачала головой.
– Нет, – прошептала она. В глазах ее вдруг отразился испуг. – Я ничего… Ничего не знала… Но… – Мать осеклась.
– Что?! – Настя подалась вперед.
– Я… Я догадывалась…
– Догадывалась?!
Ирина Егоровна утвердительно полуприкрыла глаза. Ее лицо выглядело смертельно усталым.
– Откуда?! Почему же ты… Почему ты ничего не сказала?… Мне?…
Мать опустила голову и поглядела в сторону.
– Догадывалась?! – расширила глаза Настя. – Ты догадывалась?! Откуда?
– Это долгая история, – сказала мать, по-прежнему глядя в сторону.
– Долгая? Ну и что, что долгая! – с вызовом заявила Настя. – У меня время есть.
– На самом деле она, эта история, к Эжену… – Ирина Егоровна запнулась. – К гибели Эжена отношения не имеет… Я просто подумала, что…
– Давай, рассказывай! – поторопила ее Настя и сразу же поняла: не стоило этого делать, потому что Ирина Егоровна тут же окрысилась:
– Не кричи на мать!
– Мамочка, я не кричу на тебя, – взмолилась Настя, – просто пойми: я же должна знать, что происходит?! Что с Эженом?… Он правда жив? И с чего ты это взяла?!
– Тогда не сбивай меня. Мне и так трудно.
– Прости.
– Знаешь, это тайна. Не моя тайна. И я прошу тебя… Умоляю: никому об этом не рассказывать.
– Да-да, – торопливо ответила Настя. – Клянусь.
Ирина Егоровна пристально посмотрела на нее, и Настя быстро добавила:
– Честное комсомольское.
– Не юродствуй, – строго сказала мать.
– Ох, мама… Да, да, я клянусь. Клянусь!… Здоровьем Николеньки!… Это тебя устраивает?
Ирина Егоровна тяжело вздохнула и, глядя в сторону, произнесла:
– Все началось почти два года назад… Осенью восемьдесят девятого… Ко мне обратился Эжен… Ты уже в то время с ним не жила… Эжен тогда рассказал мне…
Мать с трудом подбирала слова, будто бы взвешивала: что она может сообщить Насте, а что – нет. Затем вздохнула – кажется, на что-то решилась и заговорила бодрее:
– По долгу службы Эжен имел в то время тесные связи с чешскими коммунистами. Многие из них были очень высокопоставленными чиновниками. И хотя никакой революцией в Чехословакии в то время еще даже и не пахло, один умный и предусмотрительный человек из высшего руководства КПЧ обратился тогда к Эжену с просьбой…
Мать сделала паузу, посмотрела на Настю – будто проверяла (как в детстве!): внимательно ли та ее слушает. Затем продолжила:
– Возможно, этот чех предчувствовал их «бархатную революцию»… Или у него имелись по этому поводу точные данные… В общем, этот товарищ из руководства КПЧ обратился к Эжену с просьбой: помочь перевести часть средств, принадлежащих Чехословацкой компартии, на Запад, в заграничные банки.
– Почему он к Эжену-то обратился? – удивилась Настя.
– Я не знаю, – сказала мать. – Могу только догадываться. Эжен ведь долгое время работал в Праге. Чешские товарищи ему доверяли. И он выполнял разные их деликатные просьбы… Вот и тогда: этот чешский чиновник попросил помочь переправить определенную сумму на Запад… И чтобы это было тайной для всех… Как ты понимаешь, Анастасия, эту часть истории я знаю только со слов Эжена. Но… Но – полностью ему доверяю… Ты слушаешь?
