Книга Борис Рыжий. Дивий камень, страница 14. Автор книги Илья Фаликов

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Борис Рыжий. Дивий камень»

Cтраница 14
Как-то школьной осенью печальной,
от которой шёл мороз по коже,
наши взгляды встретились случайно —
ты была на ангела похожа.
……………………………
Ты была на ангела похожа,
как ты умерла на самом деле.
— Эля! — восклицаю я. — О Боже!
В потолок смотрю и плачу, Эля.

Это Юля, став Элей, безвременно ушла, ознаменовав уход детства, лучших лет, лучших чувств и упований.

Эля, ты стала облаком
или ты им не стала?
(«Во-первых, — вторых, — четвертых…», 1998)

Когда Борис Петрович сказал, что они переезжают в центр — на Московскую горку, Борис ему заявил: я туда не поеду, меня там убьют, меня знают только здесь, на Вторчермете, я здесь в авторитете, а там я никто.

Не прошло и двух месяцев, его там избили и ограбили около Дворца спорта, когда он за полночь, после провожанья Ирины на Елизавет, возвращался домой. Сняли новый костюм, привезенный отцом из Германии. Со следами побоев сдавал вступительные экзамены в Горный институт, отделение геофизики и геоэкологии. С 1934 года вуз именовался Свердловским горным институтом (СГИ), а затем Уральским горным институтом, с 1993-го — Уральской государственной горно-геологической академией. В мае 2004 года получил высший статус — университет.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Путь Бориса Рыжего чем-то отдаленно смахивает на общий саундтрек «Наутилуса», на музыкальную судьбу этого коллектива: столичные снобы не принимали группу — как нечто провинциально-доморощенное, пока она не проломила стену, получив всю страну в качестве своей аудитории. Группа распалась из-за внутренних неурядиц. Вспыхнула, просияла и растворилась в пространстве, оставив по себе незаемный звук и глубокий след в памяти поколения.

Говорил ли он напрямую от лица поколения? Бывало.

Мы были последними пионерами,
мы не были комсомольцами.
Исполнилось четырнадцать — галстуки сняли.
И стали никем: звёздами и снежинками,
искорками, летящими от папиросок,
лёгкими поцелуями на морозе,
но уже не песнями, что звучали
из репродукторов, особенно первого мая.
(«Мы были последними пионерами…», 1996)

Не лучшие его стихи, вид декларации, на вид безыскусны, даже без рифмы, но он и сюда вставил перифраз, на сей раз Хлебникова:

Русь, ты вся поцелуй на морозе!

Через год было написано нечто более связанное с этой темой:

Как-то приснился мне
— нет, не Гомер-Омир —
на голубом слоне
Хлебников Велимир.
Вишну! — кричал я, — ты!
Или всё это сон?
Розовые цветы
хоботом нюхал слон.
Солнце — багровый шар.
Тонких носилок тень.
Так начинался жар,
я просыпался: день.
Тусклый, сквозь шторы, свет;
воздух — как бы вода.
Было мне десять лет,
я умирал тогда.
(«Как-то приснился мне…», 1997)

Ритм и размер раннего Мандельштама:

Я ненавижу свет
Однообразных звезд.
Здравствуй, мой давний бред, —
Башни стрельчатый рост!
(«Я ненавижу свет…», 1912)

Он учился на глазах у всех, это совпало с периодом цитаты, накрывшей русское стихотворство. Впрочем, Ахматова обронила задолго до того:

Не повторяй — душа твоя богата —
Того, что было сказано когда-то.
Но, может быть, поэзия сама —
Одна великолепная цитата.
(«Из цикла „Тайны ремесла“», 4 сентября 1956 года)

1991 год был самым событийным в жизни семьи. Мало того что в конце года рухнул СССР, — на пути к этой катастрофе Бориса Петровича постиг первый инфаркт, ББ окончил школу и женился. Все это увязалось в единый узел.

Рыжие разменяли вторчерметовскую квартиру так, что и там, на Московской горке — на улице Шейнкмана, 108, — жили по существу неразрывно: однокомнатная Ольги была бок о бок, дверь о дверь с трехкомнатной старших Рыжих, на той же лестничной площадке.

27 декабря 1991 года Борис женился на Ирине. Молодые поселились у родителей Бориса — надолго: на пять лет. Наутро после брачной ночи Борис вышел к родителям и заявил:

— Все равно мы у вас жить не будем.

Ошибся.

Готовить Ирине Маргарита Михайловна не разрешала. И то сказать, на третий день после свадьбы Ирина получила ожог и на год отстала от учебы.

Все было непросто, но рядом были старшие Рыжие, со своим опытом, весьма поучительным.

Говорит Маргарита Михайловна:

Я окончила школу с серебряной медалью, по алгебре четверка. Был у нас учитель немецкого языка Герберт Алойзович, немец с Поволжья. В него были влюблены все девчонки. Я учила язык изо всех сил. Был кружок немецкого языка. Был и музыкальный кружок. Выучила песню о Лорелее. На мандолине научилась. Играла «Светит месяц, светит ясный». Герберт Алойзович был и редактором стенной газеты, я его помощницей.

Был короткий эпизод — в классе девятом Борис (Борис Петрович. — И. Ф.) сказал: пойду в семинарию, буду попом. Я спрашивала: а я кем буду?

— Попадьей.

Закончив школу, написала заявление в мединститут — хочу быть хирургом, хочу на лечебное отделение. Тогда последний год медалистов принимали без экзаменов. Мама мне говорила: только не вздумай на санитарный факультет поступать. У нее были плохие воспоминания, когда она помогала своей матери в столовой посуду мыть, картошку чистить, и когда приходила санэпидстанция, мать дочку прятала.

Стала читать список принятых — вижу: зачислили на санитарно-гигиенический факультет. Это декан зачислил, разогнав троешников. Но не стала переводиться — ребята однокурсники оказались хорошие.

После четвертого курса поженились. Он жил в Свердловске, я в Омске, у дяди с пятью его дочерьми. Встречались на каникулах. Загадали — будем смотреть на северную звезду, по ней сверяться. В Омск приехал он, сказал: поехали в Курган, к родителям. Соседский пацан, увидев его, дал оценку: классный жених, на Свердлова похож. Кудрявый! Съездили к маме в Юргамыш, мама согласилась. Поехали в Курган. Надо регистрироваться. Отец велел. Пришли в загс, а нас не регистрируют. Я-то прописана в Омске. Петр Афанасьевич устроил, меня срочно прописали. Это 1959 год, сентябрь.

Получали стипендию, у него была повышенная — 75 рублей.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация