Другим отличием этого тура, как заметил Роберт Плант, было то, что «люди начали проявлять интерес к другим участникам группы, а не только к одному Джимми». Неизбежно большое количество этого вновь обретенного внимания доставалось самому Планту как фронтмену. То, что он не написал ни одной вещи с альбома, было несущественным. Джо Кокер и Род Стюарт тоже не сочиняли свой материал. И, как и последний, Плант не просто хорошо звучал — он был высоким, светловолосым и выглядел довольно соблазнительно, настоящий золотой бог, трясущий тем, что у него было, — идеальный визуальный контраст для более темной, более стройной, слегка женоподобной сценической личности Пейджа. С признанием вернулась и уверенность, качество, недостатка в котором Плант никогда не испытывал в прошлом, но сейчас каждую ночь открывал его снова. Если Пейдж с облегчением наблюдал, как его фронтмен визуально выпрямляется в полный рост на сцене, то за сценой изменение почувствовал Ричард Коул. Уже отметив смесь «беспокойства и высокомерия», присущую певцу, Коул вспоминает на страницах своей книги, что внезапно: «Он, казалось, был полон решимости изводить меня, иногда даже недооценивая, проясняя, кто тут босс, а кто — наемный работник. Когда мы были в отелях, он звонил в мою комнату с запросами вроде „Ричард, позвони в обслуживание номеров, пусть они принесут мне завтрак и чай“. Я хотел сказать ему самому позвонить на кухню отеля. Но он, похоже, находил огромное удовольствие, заставляя меня сердиться…»
И, конечно, невозможно было не заметить безграничного мастерства Бонэма как ударника. Хотя его партнер по ритм-секции Джон Пол Джонс часто выглядел и чувствовал себя покинутым — тенью на сцене, отбрасываемой ударными, пока Плант и Пейдж находились в лучах прожекторов, — ни одна тень на сцене никогда не была достаточно большой и темной, чтобы сдержать Бонзо, и не только во время его бесконечного соло на ударных, посреди которого он отбрасывал палочки в сторону и начинал колотить по барабанам руками, громко изрыгая проклятия. «Пушки!» — орал он, прежде чем разразиться грохотом. «Я реву как медведь, чтобы дать дополнительную поддержку, — объяснит он позже. — Мне нравится походить на грозу».
Так и было. Остальные музыканты были практически очарованы дикой техникой Бонэма, которой он ни у кого не учился. Пейдж рассказал мне историю о том, как во время второго тура столкнулся с заслуженным ударником Ронни Верраллом. «Ронни был из прошлой эпохи, — объяснял Джимми, — великолепный ударник, игравший в группе Теда Хиза. Теперь он вместе с Биг Джимом Салливаном играл в гастролирующей группе Тома Джонса, и мы наткнулись на них в «Шато Мармот». Поздоровавшись, он спросил: „Где ваш ударник? Я хочу с ним поговорить“. Он хотел узнать, использовал ли Бонзо сдвоенный басовый барабан в ‘Good Times Bad Times’». Когда Джимми сказал, что тот его не использовал, Ронни еще больше загорелся желанием повидаться с ним. «Поэтому я привел его к Бонзо, и первым, что он произнес, было: „Как ты это делаешь?“ И я видел его лицо, когда Бонзо ему показал. Весь вид Ронни говорил: „Черт подери!“ И это парень, который был вроде как одним из лучших, понимаете? Я думал — ух, раз музыкант такого уровня обращает внимание на то, что делает этот парень, это поразительно, понимаете?»
А внимание обращали не только старые джазисты. Подоспело целое новое поколение рок-н-ролльных ударников, которые наблюдали за тем, что делал Бонэм. Не только его старый приятель из Брама Билл Уорд, который вот-вот познает успех такого же уровня с Black Sabbath. «Сегодняшние мастера-ударники действительно могут сделать класс и знают кучу трюков, благодаря существующим потрясающим новым технологиям, — говорил он мне. — Но я слышал, что Бонэм вытворял на одном басовом барабане, когда ему было семнадцать. Единственный, кто мне приходит на ум, кто делал нечто похожее до него, — это Бадди Рич, большим фанатом которого был Джон. На самом деле, чтобы увидеть такую работу, действительно надо оглянуться на ветеранов. Чутье Бонзо и то, что он вложил в рок, настолько рафинированы, что он лучший пример, который может услышать любой ударник. Если хотите узнать, куда поставить акцент или как использовать синкопы, послушайте мастера, ведь Бонэм был безусловным мастером даже в юности». Или как мне позже сказал еще один приятель Бонэма, с которым они дружили будучи подростками, Бив Биван, позже также ставший полноправной звездой сначала с The Move, а потом с The Electric Light Orchestra: «То, что Бонзо мог вытворять на басовом барабане, используя только ножную педаль, было просто возмутительным. Он, определенно, превосходил меня в отношении чистого таланта. Людям иногда просто было сложно понять его сногсшибательную индивидуальность». Биван сказал, что новички The Move изначально думали о том, чтобы предложить место ударника Бонэму, однако изменили свое мнение и обратились вместо него к Бивану. «The Move в первые дни вообще не пили, и они подумали, что Джон может стать источником повышенной опасности…»
Ко времени, когда вы познакомились с Робертом, ты уже знал, что ты хорош. Это было в Oldhill Plaza, и он был одет, как педик, выступая в качестве конферансье. Потом он вышел со своей группой, Crawling King Snake, в футболке и джинсах. Группа была дерьмовая, и после ты сказал ему об этом, но он, как ни удивительно, не расстроился. И ты сказал ему, что делаешь ему одолжение, предлагая играть с ними. Он взглянул на тебя и засмеялся, и ты подумал, что он, должно быть, издевается и чуть не дал ему по зубам. Но было очевидно, что он может петь, поэтому на этот раз ты простил его. Он был одним из тех парней и даже выглядел, как настоящий певец, а найти такого было не так-то просто. Вам обоим было по шестнадцать, но ты всегда был старшим. И все шло неплохо, вы регулярно выступали в The Wharf, этом пабе в Ворчестершире. Ты играл, держа в ногах пинту крепкого горького пива, и опустошал стакан за стаканом. Но никогда не сбивался с чертового ритма, вытворяя за установкой такое, что не делал больше никто. Колотя по ней чертовски сильно! Бог с ним, со смазливым певцом, получите-ка лучше этого!
Тогда ты еще жил дома, в Реддиче, в трейлере позади магазина твоей матери в Аствуд Банке. С кем ты только не поиграл: Terry Web & The Spiders, The Senators, теперь вот эти. Либо они избавлялись от тебя, потому что ты играл слишком громко — кретины! — либо тебе становилось скучно, и ты уходил сам. Говоришь им, что тебе нужно почистить барабаны, потом вытаскиваешь их из фургона — и это последний раз, когда они тебя видят. Та-дам!
Crawling King Snake тоже отыграли всего пять минут, прежде чем тебе надоело их поддерживать. Потом были The Nicky James Movement — классный певец, но ни одной чертовой песни, — затем Locomotive, следом A Way of Life — еще одна крутая группа, у которой не было ни одной жалкой собственной песни, по крайней мере, ни одной, которая тебе бы нравилась. Этих ты хотя бы помнил. С некоторыми ты выступал только один вечер. Некоторые уже были наслышаны о тебе и держались от тебя подальше. Дэйв Пегг, басист A Way of Life, а впоследствии — Fairport Convention, говорил: «Если вы были в одной группе с Бонэмом, то вы знали, что вас никогда больше не пригласят выступать. Мы часто отыгрывали только половину концерта». Да, порядок, но, как сказал твой приятель Мак Пул, может, тебя и увольняли за то, что ты был слишком громким, или слишком пьяным, или не появился где-то вовремя, или пропустил репетицию, или еще какой чертов ад, но никогда тебя не выгоняли из-за того, что ты был недостаточно хорош, приклеивая серебряную фольгу на басовый барабан, чтобы сделать его еще громче. Ты смотрел на это так: я делаю что хочу, не нравится — отвалите.
