Когда через несколько лет Пейджа спросили о неодобрительном мнении Сэндлер о ее опыте гастролей с ними, он признал: «Это не ложь, — добавив только, — но этот аспект гастролей не был всем. Худшая часть — это период ожидания перед выходом. Я всегда становился очень раздражительным, не зная, что с собой поделать. Это такая сосредоточенность, когда ты достигаешь практически уровня самогипноза. Кульминация в конце шоу, и зрители уходят, а ты все еще суетишься, и тебя никак не отпустит. Тогда приходят беспокойство и бессонница, но ты не слишком переживаешь из-за них, если ты в струящемся творческом потоке. Может, они необходимы для этого творческого потока. Что плохо — так это то, что не всегда наступает освобождение. Ты доводишь себя до такого напряжения, а освобождение не приходит. Есть разные способы избавиться от этого излишнего адреналина. Можно громить номера в отелях — доходит и до этого. Кажется, мы научились с этим смиряться. Я научился наслаждаться этим и извлекать даже из этого кое-какой креатив».
В конечном счете Led Zeppelin не были ни святыми, ни грешниками, уж точно не в контексте истории рока, где возмутительные выходки вне сцены и гиперсексуальная активность десятилетиями были нормой. Они просто были еще одним воплощением цветастых характеров на уже обозначенном этапе. Памела Дес Баррес теперь признает этот факт: «Это были не только они. The Who делали то же самое, да и парни Хендрикса». Хотя она добавляет: «Zeppelin были в некотором роде исключительны, они иногда становились грубоваты. Девчонки были готовы на все, чтобы очутиться рядом с ними, и они пользовались этим преимуществом».
Долбаные группы, теперь ты уже давно знаешь, какие они. Они всегда были одинаковыми, с тех времен, когда ты в двадцать пять лет купил свой первый микроавтобус и возил на нем The Shadows на концерты, и до самой твоей встречи с Доном Арденом, который взял тебя возить всех этих придурков на комплексные шоу. The Everly Brothers, Литл Ричард, Брайан Хайланд, Чак Берри… неважно, кем они были, все хотели чего-то и ждали, что ты или кто-то другой даст им это. Когда Чак Берри пожаловался, что в его гонораре недоставало трех шиллингов и одиннадцати пенсов, он отказался выходить на сцену, пока кто-нибудь не даст ему денег. Толпа уже почти дошла до исступления, и тебе стоило только посмотреть в его маленькие узкие глаза, чтобы понять, что этот придурок имеет ввиду именно это. Ты был всего лишь водителем, но понимал, что если никто ничего не сделает, то толпа просто взорвется к чертям. Так что ты пошел к автомату по продаже сигарет, ударом открыл его и отсчитал мелочь ровно на три шиллинга и одиннадцать пенсов. Затем отдал ему. Он даже спасибо не сказал, просто взял гитару и пошел…
Та же история была даже когда в 63-ем ты начал работать на Дона гастрольным менеджером, присматривая за Бо Диддли и Литл Ричардом. Бо был нормальным, ему можно было просто дать выпивку и его «хорошеньких женщин» и оставить с ними. Но Ричард… Боже всемогущий! Тебе нужны были глаза на заднице. За исключением того, когда ты утром видел их всех вместе на кровати, вшестером или всемером, а этот болван сидел посередине и читал свою Библию. Впрочем, зрители любили его. Ты вспоминал, что иногда тебе приходилось сбивать их с ног, чтобы оттащить от него. Ради их же блага. Они не видели того, что видел ты.
Так или иначе, ты многому научился, работая с Доном. Он никому не позволял делать дерьмо. Просто становился жестким и колотил, а после не утруждал себя расспросами. Также он был умен и показал тебе, что жесткая репутация может быть не менее эффективной, чем порка. Как говорил Дон: «Если тебе кто-то не нравится, дай им это понять с первой секунды, парень». Чертовски хороший совет, который ты уже не забудешь. Еще Дон научил тебя иметь здоровое уважение к наличным. Этим пачкам бумажек, которые в конце вечера оказывались в твоем заднем кармане и оставались там. Альтернативы не принимались, если только тебя это не устраивало.
Потом появился Джин Винсент. Джин со своей хромой ногой стоял там, одетый в кожу, которую ему купил Дон, и смотрел на тебя так, будто во всем виноват ты. Джин, и его хромая нога, и его бутылка виски, и пистолет, и жена, и девочки, и вся остальная чертова морока. Леди и джентльмены — встречайте, Король рок-н-ролла! Что за козел, превратил твою жизнь в чертово наказание. Но на сцене он был хорош, и даже ты не мог устоять, чтобы не смотреть на него с почтением, когда он был в ударе. А толпы, черт возьми, обожали его, им все было мало этого глупого, пьяного, кудрявого, жалкого, стонущего болвана. В Донкастере он вымаливал бурбон днем в воскресенье. Вопил, что не может выйти на сцену без него. Ты знал, что делать. Схватить придурка за горло и выпихнуть туда. А если он был совсем ужрат, то всунуть ему треножник под куртку и примотать скотчем к стойке микрофона, а затем подождать, пока он упадет, и сказать всем, что у него истощение, чертова бедная овечка. Нет, нет, извините, деньги не возвращаются, он же начал шоу, разве нет? Не его вина, что ему плохо. Старый и чертовски хороший трюк Дона…
К началу мая, когда альбом добрался до десятого места в чарте (самой высокой своей позиции) и настроение начало передаваться и в Британию, корреспондент NME в Америке сообщила: «Главное событие 1969 года на тяжелой рок-сцене — это Led Zeppelin». Она сказала, что реакция на последний американский тур «была не просто невероятной, а не иначе как сенсационной». Когда 25 мая они появились на одной афише с The Jimi Hendrix Experience на Santa Clara Pop Festival в Сан-Хосе, Джими сказал Бонзо: «Парень, у тебя правая нога как у кролика!» Тем не менее, отзывы в Америке до сих пор бывали презрительными. Сообщая о последних концертах тура, двух выступлениях в нью-йоркском Fillmore East 30 и 31 мая, Variety проигнорировала аудиторию, которая буквально билась головами о сцену, и вместо этого написала о том, что группа «помешана на силе, громкости и манерной театральности… и отвергает музыкальную составляющую ради чистой силы, которая соблазняет их, по преимуществу, малолетних слушателей». Многие ровесники группы также не смогли остаться в стороне. Пит Таунсенд выразил свое недовольство группами «соло-гитарного стиля», которые были популярнее в Америке, чем в Британии. Кит Ричардс сообщил, что голос Планта «начал действовать [ему] на нервы». Даже Эрик Клэптон высказал мысль, что Zeppelin «неоправданно громки».
После второго концерта Atlantic устроила для них вечеринку в отеле Plaza в Нью-Йорке, где им вручили первый золотой диск за альбом Led Zeppelin. Пейдж с трудом сдерживал восторг. Группа была сформирована не далее как год назад, и такой неожиданный успех «был полным сюрпризом, а если говорить откровенно, шоком, какого у меня не было несколько следующих лет. Мы гастролировали до того самого дня, когда нам вручили золотой диск. И я подумал: „Боже мой! Золотой диск!“» Некоторым огорчением было то, что именно тогда им сказали, что он не должны терять время зря и нужно выпустить второй альбом без промедления, если они хотят захватить пред-рождественский спрос. Незамедлительно собравшись, Джимми приказал группе идти в студию сразу после вечеринки.
Пока Пейдж, трудоголик, по-видимому, ни на что не обращавший внимания, упорно двигался вперед в студии вместе с инженером Эдди Крамером, остальные просто стремились уехать домой. Бонзо был мрачен и тосковал по дому, Плант объявлял каждому, кто был готов его слушать, как он скучает по своей жене, а Джонси, как обычно, понурив голову, молчал. Стараясь держать их в тонусе, Грант взял обыкновение каждый день напоминать им, как хорошо идут дела. Они не только были в топ-10 в США, но и зарабатывали деньги в турах. Первая поездка стоила им денег. Но сейчас, когда гонорары за вечер колебались от 5000 до 15000 долларов, они, как сказал Грант, полетят домой с кучей денег. Даже когда было заплачено всем агентам, юристам, бухгалтерам, техническому персоналу, были покрыты расходы на отели и переезды, им предстояло разделить между собой приблизительно 150000 долларов. И это еще пустяки по сравнению с тем, что предстоит вскоре, — говорил Грант. Уже запланированный третий тур принесет около полумиллиона долларов, — анонсировал он, — а концертов будет значительно меньше! Все скоро будет еще лучше, говорил Грант, а группа покорно кивала головами.
