— Ребенку, — с трудом сглатываю слезы.
— Маленький совсем был? — обводит меня увлажнившимися глазами она.
Я киваю, отводя взгляд.
— Мои сыновья до совершеннолетия дожили. Думала, все у них только начинается, но Господь решил по-иному.
— Как они умерли? — настораживаюсь я.
— Оба не своей смертью. Что случилось с твоим ребенком? Болезнь?
— Травма головы.
— Бедный малыш. Как его угораздило?
— Не знаю, — вытираю локтем набежавшие слезы, — меня даже не было рядом. Катя умирала, а я в это время спокойно спала. Когда меня разбудили и сказали, что произошло, я даже не поняла, о ком идет речь.
— Я тоже была далеко от своих мальчиков и ни о чем не подозревала, когда они умирали. Старший сын попал в горячую точку, больше я его не видела. Сказали, подорвался на мине. Не представляю, чем я занималась в тот момент, когда его не стало. Мне даже не разрешили гроб открыть, не дали по-человечески проститься.
— А младший?
Женщина отводит глаза, задетая моим любопытством. Осознав свою ошибку, я стараюсь поддержать разговор:
— Если бы у меня один из сыновей погиб на войне, я ни за что не отпустила бы второго в армию.
— Я и не отпустила, — качает она головой, снова глядя мне в глаза, — а зря. Он погиб на работе. Устанавливал антенну, упал с крыши двухэтажного дома прямо на недостроенный гараж. Напоролся на арматуру. Прожил еще полчаса, но нам с отцом сообщили уже после.
— Какой ужас… — придумываю, как подвести разговор к Олегу, но, отбросив всю нескладную ложь, приходящую на ум, спрашиваю напрямик. — Виновного в его смерти наказали?
— Разве кто-то виноват? Бог дает человеку жизнь и забирает ее, когда посчитает нужным. Он знает, что лучше для моего сыночка.
— А как же его напарник? Разве кто-то не должен был его подстраховывать?
— Мастер сидел в доме, проверял сигнал на телевизоре. Муж хотел подать на предприятие в суд. В тот день шел сильный дождь, а нашего Артура все равно отправили на крышу.
— Почему не подал? Возможно, мастер заставил Артура рисковать жизнью.
— Не успел. Сердце не выдержало. Аркаша пережил обоих детей, как и я. Схоронил младшенького и сам отправился следом, в лучший мир. Думала, Бог и меня заберет на небеса, ан нет, два месяца уже живу одна, как перст. Да разве живу? Пережидаю.
— Вы правы, — поджигаю по очереди свечи и, подержав над огнем, ставлю перед распятием на квадратный канонник, — ваш муж сейчас в лучшем месте.
— Он там не одинок. Рядом оба сына. Настанет мой черед, и я присоединюсь к ним. Остается только ждать, когда Господь позволит мне воссоединиться с семьей.
Я глажу мать Артура по плечу и всматриваюсь в ее умиротворенное лицо. Каждая складка кажется смирившейся с неизбежностью. Возможно, ее душа не перенесла потери сыновей и мужа, женщина погрузилась в религию и отгородилась от реальности, но она точно не сошла с ума, чтобы убить пятилетнего ребенка. Стоя рядом с ней, я кожей чувствую исходящее от нее спокойствие. Теория Игоря абсурдна. В детективном романе написали бы, что мы пошли по ложному следу. Игорь зря взламывает замок — в этом доме нам делать нечего. Нужно срочно его остановить.
— А ты, милая моя, — берет меня за руку мать Артура, — должна жить. Слышишь?
Я киваю, пытаясь высвободить ладонь. Она принимает мой жест за рукопожатие и притягивает меня к себе, чтобы прошептать на ухо:
— Ты должна произвести на свет еще одного малыша и начать жизнь заново. Ты же такая молоденькая! Я вообще родила Артура в тридцать семь. Правда, зачать получилось не сразу. Мне помогла одна молитва. Пойдем, я тебе ее дам.
Она тянет меня за руку через весь храм обратно к столу.
— У родителей Александра Свирского было много отпрысков, — говорит она, листая толстую книгу, — но однажды их деторождение прекратилось. Они стали молить Бога, чтобы Он даровал им сына на утешение и поддержку в старости лет. Плодом их молитв был Александр Свирский. Этому святому молятся, чтобы иметь сыновей. Вот, перепиши!
Она поворачивает ко мне книгу. Я беру листок и ручку со стола и собираюсь наскоро переписать текст, но взгляд застревает на незнакомых символах, то и дело мелькающих среди обычной кириллицы. Мать Артура замечает мое замешательство.
— Это церковно-славянский язык. Дома у меня есть эта молитва, напечатанная русскими буквами, да еще с кратким толкованием на обороте. Пойдем, здесь недалеко.
Она захлопывает книгу и торопится на улицу. Мне остается только молиться, чтобы Игорь не взломал замок. Выйдя следом на улицу, я с надеждой оглядываюсь на мотоцикл, но рядом никого нет. Я уже представляю себе Игоря с застрявшей в замке отверткой, когда из-за косматых ветвей плакучей ивы показывается крыльцо. Слава Богу, пусто! Мать Артура открывает дверь, пропуская меня вперед. В доме сильно пахнет чем-то сладковатым. От дурманящего аромата голова идет кругом, но постепенно я привыкаю.
Женщина берет меня за руку и ведет через весь дом в угловую спальню. Каблуки стучат по вымытым до блеска полам. Хочется снять туфли, но я не рискую отклониться от курса. Обстановка в спальне, как и в других комнатах, бедная. На самодельной деревянной мебели — ни пылинки. Странно смотреть на вещи и понимать, что человека, создавшего их, уже нет. Мать Артура открывает шкаф и достает старенький картонный альбом с детскими фотографиями. Мельком я оглядываю немногочисленную одежду хозяина комнаты: аккуратно сложенные футболки, на вешалке — единственные джинсы.
— Это спальня одного из ваших сыновей?
— Да, сначала здесь жил Егор, — кладет альбом на стол и склоняется над черно-белыми фотографиями женщина, — а когда брата не стало, спальню занял Артур.
Я осматриваюсь. В комнате нет привычного для большинства сверстников Артура компьютера, и судя по расстановке мебели, никогда не было. Слева над входом висит икона, а из-за двери выглядывает прижатый к стене Игорь. Я чуть не вскрикиваю от неожиданности, но успеваю вовремя прикрыть ладонью рот.
— Вот она, — поворачивается мать Артура и протягивает мне листок с молитвой. — Берите, мне она больше не пригодится.
— Спасибо, — сглатываю ком в горле. — Можно посмотреть фотографии? Кто на них?
— В основном Артур, — вновь склоняется над альбомом она. — Фотографий с Егором совсем мало. Когда рос старший сын, мы не задумывались о том, как быстро все проходит.
Я кладу левую руку ей на плечо, а правой машу Игорю.
— Какой красивый! — говорю я, стараясь заглушить шаги за спиной. — Девочки его, наверно, обожали.
— Я бы не сказала, — качает головой женщина. — Артур тяжело сходился с людьми. В школе его не любили, в колледже он не завел ни друзей, ни подружки. На работе отношения тоже не ладились.
— Он всем с вами делился?
