— Чтобы переночевать и залезть на гору спасения.
— Мы пропали, а не спаслись! Да, здесь есть красивая горка, облитая краской. Да, огромный крест, направленный в черное звездное небо. Но это, блин, не стоит моего продолбанного билета в Феникс! Это не стоит того, чтобы я не успел добраться до Майами и не смог вернуться из своего путешествия через сто дней после старта.
— Дима, какая разница, когда ты вернешься? Ты избавился от искусственного ограничения «нет денег», чтобы поставить себя в условия «нет времени»? Наслаждайся жизнью, ведь путешествие — это процесс, а не цель.
— Ну, уж нет! Если я поставил себе цель, то должен дойти до нее любыми способами. Для меня намного важнее результат, а не процедура. Завтра же уезжаю отсюда в Феникс, и впредь я плевать хотел на такие внезапные перемены планов.
Мы расставили палатку прямо у подножья горы, забросили туда рюкзаки, наши мысли и тела. Нас окружала неизвестность, трагичная и настоящая. В этой пустыне действительно шастали скорпионы и змеи, и «молния» тента затянулась до упора. Я повернулся на правый бок и уткнулся носом в рюкзак, скрутившись в клубок, как собака — было тепло и муторно. На меня накатывала печаль, как грозовое облако, гонимое ветром.
— Эй, знаешь что, Катя? — спросил я, повернувшись на спину. — Ты поехала сюда с каким-то незнакомым чуваком. Тебе не стремно, что он будет приставать? Вдруг я окажусь маньяком, который специально задумал все это, чтобы расправиться с тобой здесь?
— Парень, не гони, а, — цыкнула Катя. — Я была в экспедиции на Северном полюсе на атомном ледоколе со ста пятьюдесятью мужиками. Мне уже ничего не страшно.
Я посмотрел на ее ремень, за которым торчал карбоновый нож Opinel, на его рукоятке просвечивалась гравировка «headed north», и перевел взгляд на сетку под тентом. Мы взирали вверх, лежа вдвоем в палатке, и она скрывала от нас темноту пустыни, или нас скрывала от нее. Пожалуй, впервые за все время путешествия я почувствовал себя бесполым существом.
Часов в пять утра я ошпаренным выскочил из палатки. Кто-то ошивался всю ночь рядом с нами, и у входа я заметил только одну свою кроссовку, тогда как вторая валялась метрах в тридцати, покусанная и разодранная. Но мне на это было плевать: боже, здесь было просто великолепно! Солнце собиралось восходить над горой спасения, и все небо облилось в цвета радуги. В самой середине постройки красовалось огромное красное сердце, над которым объемные буквы гласили: «God is Love». Вся гора была исписана короткими яркими цитатами из Евангелия. Все это было столь фантастичным, словно эпизод из какого-то мультфильма запихнули в реальное пространство. Мне оставалось только разбудить Катю криками: «Ты только зацени это!» — и полезть на гору. Я коснулся двухметрового креста на вершине в ту же минуту, когда это сделали первые лучи солнца. Вместе с ними мы гуляли по горе, бегая от одного конца до другого, пока лучи не спустились в небольшие постройки рядом. Они были рукотворны и исписаны красками ровно настолько же, насколько их высокая подруга. Со всех сторон смотрели постеры рок-звезд, изображения святых, а также надписи вроде «All you need is love», «Jesus loves you», «Say Jesus i’m a sinner, please come upon my body and into my heart». Тяжело было уложить в голове картинку того, как Леонард Найт строил эту гору тридцать лет из глины, соломы и отбросов. Все это было похоже на островок праздника жизни и посреди бескрайнего пустынного океана.
Мы носились по горе целый час, и тяжело было не признать, что это место действительно передавало чью-то любовь, сострадание, отрешенность и гармонию с миром. Носились, пока солнце не встало достаточно высоко для того, чтобы глаза от света превратились в маленькие щелки. Тогда мы завалились в плавящуюся от тридцатипятиградусной жары палатку и вырубились, а смогли проснуться лишь около полудня. Вокруг входа в тент шастали люди, а в двухстах метрах расположились десятки трейлеров. «Здесь же никого не было, какого черта они все повылазили?» — удивилась Катя, карабкаясь наружу.
Часом позже мы сидели за широким дубовым столом, окруженные дредастыми хиппи, разговорами о любви к Богу и запахами травы. Рядом с Salvation mountain обосновались калифорнийские волонтеры, праздновавшие День благодарения, которые раздавали бесплатно сытные порции обедов. Все жители Слеб-сити незамедлительно прознали об этом и закатили настоящий пир, который не смог обойти стороной и нас. Как выразился бы любой американец, еда была на удивление organic, и я осознал, что уже позабыл вкус здоровой пищи после двухнедельного загула по фастфудам. За столом велись обычные для здешних мест разговоры:
— Мен, это супер-анти-янки место. Здесь много молодых, но еще больше людей старше шестидесяти — для них это райский уголок. Леонард строил свою гору с конца семидесятых, и она стала очень популярна после съемок фильма «В диких условиях». Я не уверен, что тот паренек Кристофер Маккэндлесс был здесь, но в своем журнале он написал, что тусовался пару недель. Естественно, режиссер Шон Пенн ухватился за это и приперся со своей бригадой операторов, они жили здесь целый месяц. После выхода их творения место получило мировую известность, и с тех пор любой глупенький подросток мечтает припереться к нам. Да и сам Шон ездит сюда каждый год на какой-нибудь праздник, где надирается в хламину.
Тем временем над головами раздавались дикие взрывы, словно сносили целый квартал домов: в десяти милях отсюда располагалась военная база, и каждый день солдаты проводили на ней эксперименты с оружием. Пока мы задирали головы вверх, рядом подсели трое загорелых ребят, видимо, клюнувших на громоздкий «третий марк» в руках Кати.
— Вотсап, гайз, where are you from? — спросил один из них. Так начинался абсолютно любой разговор в Калифорнии, и мы по привычке вяло ответили «From Russia». Парни доложили нам, что приехали из Сан-Диего поснимать окрестности горы спасения и заподозрили, что мы оказались здесь примерно за тем же. От жары и усталости Катя и я вырубались прямо за столом, клюя носом в пустые тарелки, поэтому успевали отвечать только «yeah» и «right». Увидев наш вялый настрой, ребята попрощались и ушли. Но через пятнадцать минут вернулись вновь с конкретным предложением: «Поехали вместе с нами в Сан-Диего!»
Я не мог больше это терпеть. Все силы Вселенной будто бы отговаривали меня от поездки в Феникс. Я посмотрел в зрачки одного из парней. Кучерявые волосы спадали на брови, зеленые глаза щурились, образуя линии на кончиках лица, и ехидно бегали из стороны в сторону, словно ставя очередной кикфлип — такие глаза могли быть только у скейтера или серфера. Все мое нутро сжалось, скукожилось, свернулось. Я всегда принимал решения, исходя из логики и здравого смысла. Но сейчас мой мозг позволил телу расслабиться и плыть по течению. Рассудок отступил, предоставив выбирать сердцу. Тогда мой рот выпалил один из самых иррациональных ответов в жизни:
— А почему нет?! Хрен с ней, с Аризоной. Мы едем в Сан-Диего!
— Йес, мэн! It will be fucking amazing!
Глава 47. Что такое поток
Мы с Катей завалились в автомобиль вместе с новыми знакомыми и помчали обратно, на запад, вопреки любому толковому замыслу. От жары мы сразу разделись до трусов. Машина летела на скорости девяносто миль в час, и в окно лезли знакомые горы и скалы Южной Калифорнии. Рядом с первым попавшимся полем мы остановились: здесь за забором паслось огромное стадо толстых овец. Покуда хватало глаз, все заполонилось белыми кучерявыми животными: их было столько же, сколько песка в пустыне. Мы переглянулись, не сказав ни слова, перелезли через забор и побежали вперед, размахивая конечностями в разные стороны. Гигантское стадо овец, как облако голубей, разлеталось под нашими ногами, а мы орали какие-то английские выражения, пустив язык по ветру — только познакомившиеся трое американцев из Сан-Диего и русский из Москвы. После такого дела стало сразу ясно — мы на одной волне. В машине парни с обычными именами — Джош, Камерон, Кирон — вели беседы о культуре потребления, фильмах шестидесятых и биографии Наполеона. Я был искренне удивлен, как Штаты могут носить таких прошаренных американцев, которые знают о существовании жизни за пределами этой страны. Спустя полтора часа езды машину остановили полицейские: это было обычным делом в приграничной зоне. Когда мы тормозили, Катя шепнула мне:
