Бетелл повел нас на экскурсию по Вестминстерскому дворцу, показав залы, где заседает палата лордов, членом которой он был, и Палата общин.
Оставшиеся в Лондоне дни мы занимались оформлением американских виз, имея на руках приглашение на работу в UCLA. Наконец, получив их, мы вылетели в США.
В Америке
Наше путешествие за океаном началось с Нью-Йорка. В аэропорту нас встречали друзья – Гаррисон Солсбери, сделавший всё для нашего приезда в Штаты, славистка Светлана Харрис (Клюге), ставшая впоследствии нашим ближайшим другом, и Альберт Тодд, американский профессор-славист, преподававший в Квинс Колледже, который был инициатором приглашения и переводчиком на выступлении Беллы.
Прямо из аэропорта мы приехали в дом друга Светланы Питера Спрэга в самом центре города, в пятистах метрах от Центрального парка со стороны Ист-Ривер. Хозяина дома не было, он находился в деловой поездке в Детройте и приветствовал нас по телефону.
Всеми делами в доме управляла молодая женщина Юлия. Слово “housekeeper” было тогда нам незнакомо, но, начиная с той поры, стало незаменимым для обозначения этого столь необходимого рода деятельности. Юлии было тогда двадцать восемь лет. Своим призванием она считала исполнение индийских танцев. Иногда она проделывала это на столе – с грацией и соблюдением законов жанра.
Наш прилет в Нью-Йорк стал сенсацией. На дворе 1977 год, холодная война, из Советского Союза практически никто не приезжал, а тут такие известные фигуры, возникшие сначала в Париже, затем в Лондоне, а потом в Нью-Йорке. Раздался восторженный приветственный звонок из отдела культуры советского посольства в Вашингтоне. Эти наивные люди говорили с радостью: вот наконец додумались до таких контактов! Они говорили это в надежде, что Советский Союз взял курс на сближение со Штатами и мы – первые ласточки этого процесса. Но после публикаций в прессе о наших выступлениях в Штатах их как водой смыло, больше они не звонили.
Известие о выступлении Беллы облетело русский Нью-Йорк в мгновение ока. Пришло очень много народу. В частности, журналисты “Нового русского слова” и главный редактор газеты Андрей Седых. Он кропотливо собирал талантливых русских литераторов под свое крыло и оказывал им поддержку. В дальнейшем мы подружились и бывали у него в гостях.
Эдуард Лимонов
На вечере было много славистов из Колумбийского университета. Пришел и Эдуард Лимонов, с которым я был дружен еще в Москве в 1970-е. В те далекие годы Лимонов, приехавший в Москву из Харькова, носил фамилию Савенко, старался прижиться в чужом ему городе. Зарабатывал пошивом брюк. Заказать брюки у Лимонова стоило двести рублей, это было недешево. В то время он писал авангардные стихи. Молодой человек страшно комплексовал, отказывался читать их вслух, но для меня его одаренность была очевидной. Я встречался с ним в мастерской художника и барда Евгения Бачурина, где Лимонов жил. В то время он был влюблен в Елену Козлову, жену модного художника-графика Виктора Щапова.
Настоящая фамилия Виктора была Шерешевский: он сменил ее на фамилию своей первой жены из конъюнктурных соображений, диктуемых временем. Будучи маленького роста, Виктор носил очень длинные пиджаки, узкие брюки и ботинки на высокой платформе из микропорки – настоящий пижон. Каждый день в Архитектурном институте, где он учился на курс старше меня, мы видели его в новой крахмальной рубашке с белоснежными манжетами, заколотыми золотыми запонками, и в неимоверной расцветки галстуке с изображением обнаженной женщины в бокале. Этот удивительный тип оставался неуязвим для травли со стороны бдительных комсомольцев: сталинский стипендиат, он по всем предметам имел пятерки, а проекты подавал в исключительно эффектном графическом исполнении. После окончания института Щапов стал знаменитым художником-плакатистом, зарабатывал огромные деньги и жил на широкую ногу, снимая квартиры в центре Москвы, пока не переселился в роскошные двухэтажные апартаменты на Малой Грузинской, в доме, где жил Высоцкий. И вот женой этого человека была прелестная Лена Козлова, впоследствии ставшая женой Лимонова и героиней его романа “Это я – Эдичка”.
В те годы в Нью-Йорке Лимонов старался держаться как можно ближе к Бродскому, и Иосиф величественно допускал его к своей персоне.
Встречи с Иосифом Бродским в Нью-Йорке
Возвращаюсь к первому выступлению Беллы. На вечер пришли Миша Барышников, Иосиф Бродский и Милош Форман. Звучал ее голос, лилась русская речь, люди плакали.
После выступления и поздравлений друзей и поклонников возникло минутное замешательство – как продолжить встречу? И в этот момент Юлия сделала исключительно широкий жест, сказав: “А теперь я всех приглашаю в наш дом – к Питеру Спрэгу”. И очень большая по американским понятиям компания отправилась к нам. В доме хранились огромные запасы вина, была прекрасная закуска, так что проблем не возникало. После выступления Беллы царило какое-то радостное возбуждение, и торжество было продолжено.
Бродский был чрезвычайно взволнован чтением Беллы. Большинство стихотворений были ему незнакомы. Пока мы общались с Иосифом, Лимонов проявлял очевидный интерес к индийским танцам в исполнении Юлии.
На следующий день в газете “Нью-Йорк таймс” была опубликована статья Израиля Шенкера о Белле Ахмадулиной, где он писал:
Дело не только в том, что она прославилась как великая женщина-поэт в стране, где поэты героически выражают стремления, которые ни один режим не смог подавить. Кто определяет величие? Кто присваивает первые места?
Ахмадулина – если только назвать ее мисс Ахмадулина, это умалило бы ее достоинство, как если бы Достоевского назвали мистером Достоевским, – стала знаменита и даже обожествляема в Советском Союзе как представительница нового поколения поэтов, как персонификация стремления к новой жизни. Дочь отца-татарина и русской матери, женщина, которая всегда одевается с потрясающим шиком в стране, где все привыкли к серости, за каждым ее поступком – носит ли она все еще челку? покрасила ли она волосы в медный цвет или стала блондинкой? – следили с дотошностью.
Ахмадулина сказала во время интервью в Нью-Йорке: “Я убеждена, что, если человек, одаренный поэтическим талантом, использует его не по назначению, ему придется заплатить за это. Мир его забудет. Когда поэт прибегает к коварству или хитрости, ему конец. Поэзия и мораль неразделимы, и, нарушая нормы морали, вы гарантируете свое самоуничтожение как поэта”.
Она читала свои стихи перед русскими аудиториями в десять и более тысяч человек, а ее книги распродаются, как только поступают в продажу. “Нашим людям нужна поэзия для того, чтобы жила их духовность, – странные люди, странная страна”, – сказала она.
Ахмадулина не признает существования поэзии в партийных оковах: “Подлинная поэзия близка людям. Не бывает именно советских или русских тем. Предметами поэзии являются универсальность и вечность”.
Наконец состоялась встреча с Питером Спрэгом, который вернулся домой. Мы познакомились, и он рассказал, с каким интересом, находясь в Детройте, прочитал в “Таймсе” статью о своих гостях. Он пригласил нас в ресторан. И тут уже мне пришлось удивляться. Я не представлял себе многообразия деятельности Питера. В разговоре выяснилось, что он питает подлинную страсть к автомобилям. Он купил известную во всем мире, но пришедшую в упадок фирму “Аston Martin” и на основе ее бренда разработал собственную новую модель – “Lagonda”. Мы были изумлены и спросили, где расположен автомобильный завод. Питер рассмеялся и сказал, что никакого завода не существует, а есть небольшая автомобильная мастерская в Лос-Анджелесе, где собирают эти машины из отдельных блоков, которые поставляют разные фирмы. Я спросил, а сколько же автомобилей он производит? Ответ был поразительный – около двухсот машин в год. Питер невозмутимо пояснил:
