Я знаю, что жизнь бесконечна. Я знаю, что все преходящее отлетит и забудется, но русского языка река и водопад грузинской речи будут клокотать в нашем горле, покуда Земля и Небо не возвратят нас в свое лоно.
Булат Окуджава
Тбилиси, 10 апреля, 1987
Белла рассказывала мне, как возникли некоторые ее стихотворения, посвященные Булату:
В 1968 году я отдыхала в Ялте, там много знакомых было – и Булат с маленьким Булей. У меня от этого времени осталось красивое стихотворение “Воспоминание о Ялте”:
В тот день случился праздник на земле.
Для ликованья все ушли из дома,
оставив мне два фонаря во мгле
по сторонам глухого водоема.
Еще и тем был сон воды храним,
что, намертво рожден из алебастра,
над ним то ль нетопырь, то ль херувим
улыбкой слабоумной улыбался.
Мы были с ним недальняя родня —
среди насмешек и неодобренья
он нежно передразнивал меня
значеньем губ и тщетностью паренья…
Стихотворение написано 9 мая в Доме творчества, где действительно был водоем, в котором два фонаря отражались, и виднелось какое- то алебастровое существо – “то ль нетопырь, то ль херувим”. Ну, в общем, красота. Я сидела, наслаждалась уединением, а Булат и все остальные пошли вниз отмечать День Победы. И день Булата! День его рождения.
А когда Булат ездил куда-нибудь один, он сочинял для маленького Були истории и посылал в Москву. В них действовали разные вымышленные персонажи, например Невыносимый Приставучий Каруд какой-то. Булат как-то прочел мне эти письма. Мне так понравилось! Я сказала: “Булат, это надо напечатать, это будет изумительная книжка для детей!”
И он напечатал. И в предисловии написал: “Однажды я показал эти письма Белле Ахмадулиной. Она сказала: «Да это же готовая повесть!»”.
Я до сих пор иногда, когда кто-нибудь раздражает, думаю: “Невыносимый Приставучий Каруд!”
Маленький Буля на наших глазах взрослел, и, чтобы не путать с отцом, его стали называть Антоном. В дальнейшем Антон помогал отцу во время выступлений – у него обнаружились незаурядные музыкальные способности, и он как звукооператор занимался совершенствованием звучания гитары Булата.
В 1977 году мы с Беллой жили в Лос-Анджелесе у профессора славистики Дина Уорта в престижном районе Пасифик Пэлисейдс на берегу Тихого океана. Несмотря на всю красоту мира, явленную в этом месте земли, – океан, горы, пальмы, лужайку со стриженой травой и даже крошечную колибри, зависавшую над цветами, – Белла тосковала по России. Она занимала свой ум тем, что листала случайно подвернувшийся под руку в библиотеке нашего хозяина русский журнал “Вестник Европы”, изданный в прошлом веке. Обращалась мысленным взором к старшему другу, ища в нем поддержку и утешение, именно с ним в стихотворении “Письмо Булату из Калифорнии” Белла вела разговор:
Что в Калифорнии, Булат, —
не знаю. Знаю, что прелестный,
пространный край. В природе летней
похолодает, говорят.
Пока не холодно. Блестит
простор воды, идущий зною.
Над розой, что отрадно взору,
колибри пристально висит.
Ну, вот и все. Пригож и юн
народ. Июль вступает в розы.
А я же “Вестником Европы”
свой вялый развлекаю ум.
Откуда “Вестник”? Дин, мой друг,
славист, профессор, знаний светоч,
вполне и трогательно сведущ
в словесности, чей вкус и звук
нигде тебя, нигде меня
не отпускает из полона…
К Булату обращалась Белла из Василеостровской больницы в 1984 году:
Средь роз, в халате и в палате,
я не по чину возлежу.
Но все тоскую о Булате,
все в сторону его гляжу.
Когда б не димедрол и но-шпа,
я знала, что заря всенощна.
Здесь вдоль гранита тени бродят,
здесь на ночь все мосты разводят —
один забыт и не разъят
меж мною и тобой, Булат.
Мне доводилось слышать в один вечер и Булата, и Володю Высоцкого, когда они совпадали на наших застольях – в моей мастерской или в квартире Володи и Марины на Малой Грузинской.
Высоцкий относился к Булату с подлинным пиететом, и, хотя Володя, как правило, начинал первым и обрушивал на слушателей шквал своих песен, затем он неизменно просил спеть Булата.
Булат играл на шестиструнной гитаре, но никогда не возил ее с собой. Я обычно подготавливал гитару заранее, и, когда наступала его очередь выступать, инструмент уже поджидал Булата.
Когда Высоцкого не стало, в один из поминальных дней в квартиру на Малой Грузинской пришел Булат и спел песню памяти Володи, посвященную Марине Влади: “О Володе Высоцком я песню придумать решил…” Присутствующие замерли, потрясенные. Белла вспоминала об этой песне:
В замечательной песне о Высоцком у Булата были такие последние строчки: “Марина Владимировна, Марина Владимировна”, то есть как бы к Марине обращение. И вдруг я ему сказала:
– Булат, наверное, вот эти строчки здесь излишни.
Он испугался, спрашивает:
– А что, что-нибудь не так в песне, не так что-нибудь?
– Да в ней все так, она прекрасна! Просто по гармонии получается, что не нужно этих строчек.
Булат послушался. Булат много мне советовал, я ему тоже кое-что поправляла.
Окуджава серьезно относился к творчеству Высоцкого и глубоко переживал перипетии его судьбы. В предисловии к сборнику Высоцкого “Избранное”, вышедшему в 1988 году, Булат писал:
А что же было? Был поэт, был голос, была гитара, было печальное время. Всякий мало-мальски думающий человек, мало-мальски чувствующая натура сознавали эту печаль, ощущали упадок, нравственные потери. Он начал с примитива, с однозначности, постепенно обогащая свое поэтическое и гражданское видение, дошел до высоких литературных образцов; он постоянно учился у жизни, у литературы… Он начал писать для узкого круга людей, а пришел к самой широкой аудитории, пришел к предельному выражению себя, а выражать себя – значит добиваться наивысшего наслаждения.
Совместные выступления
Окуджава вообще-то не любил выступать с другими поэтами. Но с удовольствием делил сцену с Беллой. Особенно мне запомнились два их совместных творческих вечера в Ленинграде во Дворце искусств на Невском проспекте во второй половине 1970-х годов. Белла и Булат читали взаимные посвящения друг другу. Присутствовал весь театральный Петербург: Алиса Фрейндлих и Игорь Владимиров, режиссер Александр Белинский, большой почитатель поэзии Беллы, автор статьи о ее творчестве, и другие.
