Мы собрались на втором этаже ресторана. Редкая компания получилась, и Сереже пришла мысль сделать памятный снимок. Позвонили Валерию Плотникову, тот приехал и, пока мы заказывали еду, стал монтировать вокруг стола свет. В этот момент подошел метрдотель и сказал, что в ресторане снимать запрещено, так как есть посетители, которые не хотели бы попасть в кадр.
Все были расстроены, но тут же нашли выход из положения: спустились по полукруглой лестнице на первый этаж и расположились живописной группой вокруг бассейна. Сережа как истинная душа компании шагнул прямо в воду и оказался в центре всей композиции и всеобщего внимания. Плотников сделал снимок. Стояла зима. До машины Параджанов добирался в мокрых ботинках и брюках.
Недавно мы снова виделись с Гариком Параджановым в моей мастерской и вспоминали трагические события, связанные с арестом Сережи. Люди из органов, якобы неожиданно обнаружившие, что Гарик поступил в Тбилисский театральный институт по знакомству, спровоцировали Сережу дать взятку, чтобы Гарик мог продолжать учиться.
Б.М.: Скажи, Гарик, а ты на каком курсе тогда учился?
Г.П.: Заканчивал четвертый курс. Это не со мной было связано, все дело было в истории с Любимовым.
Б.М.: Ты имеешь в виду историю о том, как Папа Римский присылал алмазы?
Г.П.: Да, я тоже был на том обсуждении в театре… Тогда с Лубянки позвонили и велели привезти к ним Параджанова в час дня. Вася Катанян понимал, что дело плохо, но деваться некуда – Сережа поехал. Следователь показал ему стенограмму и предположил, что все это было сказано в момент аффекта. Попросил взять ручку, все вычеркнуть и уехать в Тбилиси. Чтобы, как он сказал, эта запись не пошла выше. Дядя говорит: “Слава богу, что выше, а не ниже”. – “Что вы имеете в виду?” – “Я имею в виду подвалы. У вас есть красный карандаш?” Сережа взял красный карандаш и не зачеркнул, а подчеркнул: “бриллианты”, “Папа Римский” и все прочее. Следователь только головой покачал… И тут же было передано распоряжение Сережу посадить.
Меня вызвали в КГБ. Сначала к нам домой на Котэ Месхи, 10, пришел человек по фамилии Кешишев – никогда не забуду эту фамилию. Не знаю, кто он был. Дядя стоял на балконе, я подошел и сказал, что пришел следователь. Тот объяснил дяде, что я им нужен, чтобы опознать одну картину. Дядя очень удивился: “Что, мой племянник стал искусствоведом? Вообще-то он учится на кукольном факультете в Театральном институте…” И я заметил по глазам Сережи: он вдруг стал очень серьезным. Когда мы спускались по лестнице, Сережа (у него было какое-то животное чутье) остановился, на перила балкона облокотился и сказал, обращаясь как бы ко мне: “Искусствовед, правду, только правду”. Вот такая странная вещь. Меня увели, передали другому человеку, омерзительному совершенно, по фамилии Дзамашвили, и начался одиннадцатичасовой допрос.
Мне сказали: из достоверных источников известно, что, когда ты поступал, за тебя давал дядя взятки. Начали перечислять: Юрию Зарецкому небезызвестному было дано бриллиантовое кольцо, Додо Алексидзе была дана чернобурка…
Б.М.: Бриллиантовое кольцо? Я хорошо знал Зарецкого – он богатый человек!
Г.П.: Да, ему. Это Юра все дела с поступлением в Театральный институт прокручивал. А блюдо веджвудское Додо Алексидзе подарили, он был председателем приемной комиссии.
Ему положили записку в карман, нужно было достать записку и убедиться, что это я. Но он так напился у нас дома, что перепутал меня с другим человеком. Вот его и принял! Что делать? Чернобурку возвращать не хочется…
Б.М.: А чернобурку тоже ему подарили?
Г.П.: Огромную! Самую крупную чернобурку из всех измеренных на свете, два метра двадцать пять сантиметров! Мало того, на столе блюдо стояло веджвудского фарфора, там курица была жареная, мясо кабана. Дядя всё – раз на кухню и прямо ему в чемодан сальное запихнул. И чернобурку еще сверху засунул. А тот так нажрался, что перепутал меня на другой день… Потом пришел к Этери Гугушвили, ректору института, и говорит: “Этери, спаси, я все перепутал!” Этери все поняла с полуслова и зачислила меня на курс.
…Этери – замечательный человек. Помните, как Белла в моем институте читала стихи? Я тогда прибежал к вам, помните? Вы с Беллой сидели в хинкальной рядом с Театральным институтом. Говорю: “Боря, помогите, мне двойку ставят! Только Белла может меня спасти”. Белла пообещала помочь, но сначала сходила в Александровский сад, нарвала там сирени пыльной, потому что дождей долго не проливалось в Тбилиси. И пришла – просто потрясающая! Одета в черное и с сиренью в руках. Я говорю в деканате: “У нас Ахмадулина в гостях!” И тогда Этери распорядилась: “Остановить все занятия! Все студенты должны слушать Беллу”.
Белла два часа читала ради меня стихи.
…А на допросе меня долго еще теребили. Я утверждал, что про взятку ничего не знаю, а следователь мне: “Вы сделали шестьдесят семь ошибок в сочинении про Павла Корчагина, а вам поставили четверку! Это ваше сочинение?” Я увидел это сочинение и чуть в обморок не упал.
Б.М.: Не твое было?
Г.П.: Мое!.. Но я же раньше не знал, сколько в нем красных галочек… Потом меня отпустили, следователь посоветовал поговорить с дядей. Я пришел домой в одиннадцать вечера, но скрыл от Сергея, зачем меня вызывали. Я испугался. Сережа после упрекал: “Ты должен был мне это сказать!” Ну, а дальше началось. Дзамашвили встретился с дядей, показал протокол моего допроса и сообщил: чтобы закрыть дело, надо десять тысяч долларов.
Б.М.: Это тогда очень много было.
Г.П.: Дядя говорит: “Откуда у нас такие деньги? Мы зятя только что похоронили”. В общем, следователь начал плакаться, что у него ребенок очень сильно болен, дочка при смерти. Дядя предложил: “Могу дать пятьсот рублей”. Тот согласился на пятьсот.
Они договорились встретиться за Александровским садом в семь часов вечера. Дядя очень грустно уходил из дому. Взял конверт и пятьсот рублей у моей мамы и сказал: “Таких, может быть, понадобится еще десять”.
Положил конверт в карман и ушел. И через сорок минут к нам ворвалось человек двадцать. Оказывается, когда он сел в машину к следователю и передал конверт, тот включил фары и тут же подбежали люди – взятка должностному лицу. Они сказали потом дяде, что, если бы не прошла история со взяткой, они бы все равно нашли, как его посадить, подсунули бы наркотики, способов у них много.
Сережа сидел в страшной Ортачальской тюрьме, теперь ее уже не существует, ее в 2008-м разрушили. В его камере были “наседки” – стукачи. Он записки писал на свободу, а те вроде как их передавали. Об этом рассказывал покойный Амиран Думбадзе – бандит, легендарный человек, большой дядин друг. Даже с Марчелло Мастрояни у нас дома сидел. Он двадцать два года в тюрьме провел, знал всех абсолютно. Знал и замначальника тюрьмы. Тот рассказал Амирану, что дядины записки не попадали на волю, их начальнику тюрьмы относили. И добавил: “Не знаю, что с этим делать. Какие страшные вещи пишет: «Двенадцать тарелок передать охраннику туда-то в подарок. Три иконы передать туда-то». Да ему двадцать лет не хватит отсидеть за то, что он пишет! «Толстожопая моя сестра пусть меньше ходит в сберкассу. Все, сука, присвоила, кричит, что на повышенную стипендию покупала». Или: «Съезд отменили в связи с тем, что отказали почки у Андропова». После этого как его из тюрьмы выпускать?”
