Основной темой наших разговоров был его роман “Дети Арбата”. Рыбаков писал его долго, основываясь на фактах своей биографии. Волей-неволей звучание романа неизбежно становилось, как тогда говорили, “антисоветским”, ибо описываемая действительность не укладывалась в рамки обычного “советского произведения”. Тем не менее Рыбаков поставил своей целью напечатать книгу в России. Он бесконечно показывал еще не законченную рукопись различным литераторам, прося их вникнуть в проблему и высказать в письменной форме мнение об идее издать роман в России. В итоге еще до завершения работы у Рыбакова набралось много отзывов от весьма достойных людей.
Тогда целое поколение литераторов считало, что написанное произведение сначала следует переправить на Запад, напечатать там, а потом обдумывать, что делать автору дальше.
Анатолий Наумович, с моей точки зрения, первым сделал этот принципиальный шаг – постарался расширить границы литературной свободы и осуществить публикацию романа в своей стране. Позиция Рыбакова подготовила идею издания неподцензурной книги в России. История создания альманаха “Метрополь” подробнейшим образом описана, поэтому я расскажу только о том, чему сам был свидетелем.
Начало “Метрополя”
История “Метрополя” по рассказу Виктора Ерофеева началась с того, как они с Василием Аксеновым оказались в стоматологическом центре на улице Вучетича. Сидя в соседних креслах огромного зала, наполненного “зубовным скрежетом”, в перерывах, когда приостанавливалось лечение, они обсуждали создание альманаха “отверженной литературы” и издание его в России.
Стройного плана привлечения авторов у Аксенова не было, так что затея стала осуществляться достаточно стихийно. Василий, встречая в ресторане ЦДЛ знакомых литераторов – поэтов, писателей, критиков, – спрашивал об их отношении к созданию неподцензурного альманаха. И в случае одобрения просил дать то, что они считают правильным напечатать в этом сборнике. Все это происходило без тени конспирации.
Наиболее близкими для Василия людьми в то время были Белла, Битов, Искандер, Окуджава, Трифонов, к ним в первую очередь Аксенов и обратился. Первоначально все радостно согласились, но через какое-то время Окуджава отказался от участия в альманахе. Будучи членом партии, он предположил, что публикация его произведений в неподцензурном сборнике привлечет к изданию излишне пристальное внимание партийных функционеров и может повредить судьбе альманаха.
Юрий Трифонов тоже отошел от этой затеи, сказав, что предпочитает вести собственную линию в литературном процессе и хочет отвечать только за свои действия.
Белла сразу приняла предложение Василия. У нее уже был вчерне написан рассказ “Много собак и собака”. Буквально на следующий день после разговора с Васей она села дописывать рассказ. Ей хотелось откликнуться на Васин призыв полноценным произведением. Так и случилось: рассказ Беллы стал ведущей публикацией альманаха.
В одном из интервью Аксенов объяснял название альманаха:
Прежде всего это столица, мать городов, стало быть, Москва как наш непреходящий духовный центр. Во-вторых, “Метрополь” – это гостиница, крыша над головой для бездомной литературы. И третье – иронический смысл, связанный с метрополитеном. В русской литературе уже много десятилетий идет своего рода колониальная война. Писатели пытаются отстоять автономию литературы, ну, скажем, хотя бы отделить литературу от государства, как церковь. “Метрополь” тоже был выражением этой борьбы.
Мне хотелось соответствовать задаче, и я решил сделать рисунок, который бы выражал идею альманаха. Им стали уже упоминавшиеся мной граммофоны. Так пригодилось мое детское впечатление времен войны. Мне на всю жизнь запомнились дни эвакуации, когда в селе Кинель-Черкасы под Куйбышевом на центральной площади я увидел столб, на котором были смонтированы четыре черных квадратных раструба громкоговорителей, направленные в разные стороны света. Вокруг столба толпились люди, слушавшие последние известия и сводки с фронта. Эти-то раструбы и превратились в символ “Метрополя”.
В альманахе не было ничего в прямом смысле антисоветского. Именно поэтому среди авторов отсутствовали Владимир Войнович и Георгий Владимов.
Было двадцать четыре совершенно разных писателя, думающих по-разному и объединенных лишь идеей доказать, что цензура губит и подавляет литературу и людям не надо мешать свободно мыслить.
Осенью 1978 года череда наших с Беллой встреч с друзьями-писателями, ставшими близкими людьми, продолжалась во многом благодаря “Метрополю”. Появлялись новые друзья: Аксенов привел Виктора Ерофеева и Евгения Попова. С первых минут общения мы поняли, что это наши люди.
Кроме прочего, дом на Поварской, 20 находился на расстоянии пятисот метров от Союза писателей, располагавшегося в доме 52 по той же улице. После каждой встречи с руководителями Союза наши друзья проделывали путь в полкилометра и оказывались у нас дома.
Разгром и письмо Беллы
19 января 1979 года, еще до того, как состоялась встреча наших друзей-литераторов с руководством Союза писателей, меня вызвал к себе в кабинет Борис Тальберг – председатель МОСХа – на Беговую ул., 7, чтобы “вправить мне мозги” по поводу участия в альманахе “Метрополь”.
Беседа с Тальбергом была довольно странной: он меня громил как идейно порочного художника и тут же старался откреститься от официоза, после каждой длинной тирады начинал оправдываться и говорить, что лично ко мне и к моей литографии не имеет претензий и действует лишь по указанию властей.
20 января 1979 года – за два дня до заседания в Союзе писателей, у меня в мастерской собралась удивительная компания. Вечер был посвящен очередному приезду Тонино Гуэрра и Лоры в Москву. Быть может, такие встречи на грозном историческом фоне и есть необычная, но характерная черта времени, о котором я пишу.
21 января на заседании парткома МОСХа на меня обрушились за то, что я опубликовал свою литографию на форзаце журнала. Это заседание оставило кошмарное впечатление. Когда я вошел в комнату партбюро, все принялись одновременно орать. Из истерических воплей я понял, что они, в отличие от писательского парткома, совсем ничего не знали про “Метрополь” и лепят дежурные фразы об идеологической диверсии по привычке и по стандарту, реагируя на указания, поступившие из ЦК.
Я стоял перед ними и думал только о том, почему никого из них я не встречал ни на выставках, ни даже в кулуарах Союза художников, и понимал, что вся эта нечисть вылезла из каких-то щелей и никакого отношения к художественному процессу не имеет.
Наконец, 22 января произошла “историческая” встреча участников альманаха с руководством Союза писателей. Василий Аксенов, Виктор Ерофеев, Евгений Попов, Андрей Битов и Фазиль Искандер получили строгие повестки с требованием присутствовать на секретариате. Повестки содержали угрозы, что в случае неявки последуют неминуемые кары.
В зале находилось около пятидесяти человек, включая руководителей Союза писателей и так называемый актив.
