С уходом Бродского отсчет русской поэзии XX века завершается Ахмадулиной. Бесстрашие и мужество поэта, проявленное в достаточно тяжкие годы, снискало ей славу бескомпромиссного гражданина, но никак не исказило и не огрубило чистоты и высоты ее поэтического голоса.
Закончу притчей из жизни. Есть у нас одна великая камерная певица, более известная и признанная среди великих музыкантов, чем отмеченная государством. Прощаясь со сценой, на одном из последних своих концертов, она исключила из репертуара одну вещицу, уже трудную для ее физических сил. Один из филармонических “ценителей”, пытаясь подольститься тонкостью своего суждения к присутствовавшему на концерте великому музыканту, стал рассуждать на эту тему. Маэстро посмотрел на него, как на вещь: “О чем вы лепечете? Она же у нас единственная”. Довод исчерпывающий. Ахмадулина у нас – единственная. Со своим до сих пор звонким верхним “ля”.
Президент Русского ПЕН-центра,
Андрей Битов
13 января 1998
Фазиль Искандер
Общение с Фазилем всегда радость. Так приятно окунаться в его непосредственность, наивность, прекраснодушие. Фазиль благороден во всем. Он дарит при встрече все свои человеческие качества сразу. Со стороны обычно виднее, насколько тот, с кем встретился Фазиль, достоин такого подарка. И в тех редких случаях, когда его собеседник действительно достойный человек, испытываешь удовлетворение, а в большинстве случаев – сочувствие Фазилю: зачем он так широк? Зачем так тратит себя?
Однажды мы с Беллой были приглашены в цирк кем-то из артистов. Первая мысль была взять с собой детей – Аню и Лизу, а вслед за этим возникла идея позвонить Фазилю, пригласить и его. Мы поехали в цирк на проспекте Вернадского поблизости от здания Московского университета. Нас прекрасно принимали все те, кто встречался на нашем пути, – актеры, административные работники, служащие, которые ухаживали за зверями. Нам показывали цирковое закулисье, и это не могло не волновать. Отдыхающие звери в клетках, иногда спокойные, иногда задирающиеся и рычащие. Тут же артисты, разминающиеся перед выступлениями. В целом – редкий по красоте и по внутреннему напряжению праздник жизни.
Мы подошли к вольеру, где жили удавы. Они производили серьезное впечатление мощью, медлительностью и кажущимся равнодушием. Гости были взволнованы, и все замолчали. Дети зачарованно смотрели на удавов. И вдруг Фазиль, как всегда громко, как все плохо слышащие, спросил:
– А что они едят?
Все засмеялись, памятуя, что Фазиль как автор рассказа “Кролики и удавы” должен знать меню удавов. Дети насупились, сдерживая слезы. Но Фазиль не унимался и еще громче повторил свой вопрос. Ответом стал дружный хохот окружающих.
Нам с Беллой довелось много общаться с Фазилем и его женой Тоней. Мы часто вместе отдыхали летом в писательском Доме творчества в Пицунде и бесконечное число раз оказывались в застолье и в Тбилиси, и в Москве.
Мне хочется сказать о чистоте помыслов Фазиля. На обсуждении альманаха “Метрополь” в Союзе писателей организаторы мероприятия особенно ждали выступления Искандера как одного из самых известных литераторов, принявших участие в издании.
Фазиль, как и все вокруг, нервничал, но старался скрыть раздражение и честно отстоять независимую позицию перед лицом литераторов, обласканных властью и вершивших судьбы других писателей. Вот часть стенограммы его выступления (начинает спокойно, но постепенно наливается гневом):
Обсуждение началось в доброжелательной форме. Но неправильно было бы закрывать глаза на реально существующую обстановку в редакциях журналов и издательствах. Книга Можаева лежит 10 лет. Книги лежат по 10, 15, 20 лет, а затем писатель умирает – и всё. Ничего как бы и не было. У Чухонцева 15 лет пролежала книга, а сейчас напечатали, масса положительных рецензий. А кто знает, какой путь прошел он за эти 15 лет? История с Поповым. Две положительные рецензии на книгу в “Советском писателе” и отрицательное редзаключение. Это жульничество! Вот как это называется! Здесь говорят о содержании альманаха. Но ведь сущность писателя в том, что он всегда недоволен. Нет общества, в котором писателю хорошо, и он всегда ищет.
В известной мере я принял участие в альманахе. Но почему мы все тут говорим о трудностях печатания? Мы что, оккупированы кем-то? Человек не вечен, человек умирает, так и не увидев опубликованными своих трудов…
Отношения с Фазилем укрепились, когда мы стали соседями, построив квартиры в одном доме на Ленинградском проспекте, 26. Мне пришла в голову счастливая мысль, и я выгородил в подвале нашего дома маленькое уютное пространство, которое находилось на несколько ступенек ниже уровня первого этажа, но при этом не имело двери, отгораживающей его от лестницы. Этот уголок получил название “Кафе «У Мессерера»”. Друзья-соседи Андрей Битов, Фазиль Искандер, Евгений Попов, Виктор Славкин, Анатолий Приставкин и Сергей Каледин часто собирались в застолье импровизированного закутка.
Гостям нравился незамысловатый стиль интерьера: стол под лампой с абажуром, простые стулья, стены, обитые вагонкой. На одной стене висел шкафчик, на другой – “золотая” дека со струнами от безвременно погибшего рояля. На остатках струн можно было бряцать и извлекать красивые звуки. В заветном шкафчике хранились две бутылки водки, минеральная вода и граненые стопочки и стаканы. Мы провели в “кафе” немало времени, радуясь непринужденности обстановки и друг другу.
Как крошечный штрих нашего соседского быта хочу вспомнить мои посещения квартиры Фазиля и Тони, когда я, предварительно заехав на рынок, покупал всевозможные кавказские травы – кинзу, чабрец и базилик, в сочетании с обожаемой Фазилем аджикой. И потом я просовывал этот букет в дверь их квартиры, зная, что большей радости для него невозможно себе представить.
Уже десятилетия у нас с Фазилем один круг общения. И Фазиль, и Тоня присутствовали на моих многочисленных выставках, они бесконечно тепло относились к Белле. И она всегда относилась к ним трепетно.
Восхищаясь творчеством Беллы, Искандер писал:
Я, как сейчас, помню тот давний год, когда в журнале появились первые стихи Беллы Ахмадулиной, тогда еще совсем юной. Стихи поразили меня свежестью и оригинальностью. Даже их некоторая юношеская неуклюжесть была очаровательна. С тех пор я неизменно следил за ее стихами. <…>
На чем основана свежесть ее стихов? Вглядываясь в них, мы догадываемся, что это поток импровизации, мы чувствуем, что строчка поэту только что пришла в голову, но она на замусолена долгими примерками.
Стихи Ахмадулиной бывают и пафосными, но от излишков пафоса ее спасает ирония. И что особенно хорошо – самоирония. Ахмадулиной, как уже можно догадаться, выпала нелегкая честь продолжить и развить высокие традиции отечественной поэзии от Пушкина и Лермонтова, Блока и Мандельштама, Цветаевой и Пастернака, Ахматовой и Набокова, восстановить, казалось бы, навечно распадающуюся связь времен, возродить само понятие “изящная словесность”.
