Илья, по существу, стал доверенным лицом Надежды Яковлевны. Он постоянно бывал у нее, оказывая посильную помощь. Своей главной задачей он почитал свести нас с ней. Илья старался подробно рассказать о нас Надежде Яковлевне, которая была чрезвычайно строга и осторожна и обладала неукротимым нравом. В первый же наш визит, когда мы здоровались с ней, сказала Белле: “А правда ли, что Ваш первый муж был Евтушенко?” Белла сказала: “Да”. После чего Надежда Яковлевна торжествующе взглянула на нас и заявила: “Но ведь он же шут!” Мы с Беллой только рассмеялись в ответ.
В дальнейшем, когда она услышала из уст Беллы стихи о Мандельштаме, где были строки
…поэт, снабженный кляпом в рот,
и лакомка, лишенный хлеба…
она прониклась к Белле особенной любовью, хотя сама Белла утверждала, что Надежда Яковлевна больше любит меня. Она принимала нас, как правило, одетая для приема гостей, но лежа на постели под пледом или в кресле и будучи уже очень слабой, казалась совершенно бесплотной. Белле Надежда Яковлевна напоминала струйку дыма. Перед глазами стоит зрелище, когда ее тончайшие длинные пальцы ведут бесконечную игру с сигаретой, которая служит продолжением руки и становится ее неотъемлемой частью.
Жила Надежда Яковлевна на Большой Черемушкинской, близко от Профсоюзной улицы, на первом этаже типового шестиэтажного дома в однокомнатной квартире с кухней, где всегда кто-то находился из числа молодых людей обоего пола, опекавших ее. Надежда Яковлевна всегда старалась обеспечить молодых своих приверженцев чем-то вкусным и неизменно посылала кого-то из девочек, приходивших ей помогать, в магазин “Березку”, чтобы те что-то такое купили, чего не было в обычных магазинах. У Надежды Яковлевны были чеки, которые какими-то неведомыми путями поступали к ней из-за границы в виде гонорара за издание ее книги на Западе. Ими тоже распоряжались наиболее активные и вошедшие в доверие ее почитательницы. Возможно, доверие бывало чрезмерным, но, впрочем, думать об этом не хотелось, хотя беспомощность Надежды Яковлевны была очевидна. Несомненно, все ее любили и старались помочь, но не всегда знали, что следует делать. Молодые девочки спрашивали, что бы она хотела съесть? Ответы были иногда озадачивающие молодежь, не знавшую, о чем ее просят. Я помню, как-то Надежда Яковлевна на подобный вопрос сказала:
– Штрудель!
Но никто не знал, что это такое. Должен сознаться, что я, к своему стыду, не знал тоже. В то время таких заграничных сладостей не продавали. И был момент полной растерянности, пока кто-то по телефону не разведал смысл этого названия и не был придуман способ заменить “штрудель” чем-то близким по вкусу. В этой просьбе угадывалась память об Осипе Эмильевиче, который был сладкоежка, и его жена помнила, как они заказывали штрудель в какой-то кондитерской города Киева.
В один из наших с Беллой приездов Надежда Яковлевна была чрезвычайно возбуждена и, к нашему изумлению, буквально потребовала от нас, зная, что я на машине, ехать в магазин художественного фонда на Якиманке, покупать “зеленый камешек”! Имелось в виду колечко с очень маленьким изумрудом. При этом Надежда Яковлевна все время повторяла: “У меня есть деньги!”
Почему у нее возник подобный каприз, понять было трудно, но мы без единого слова возражения сели вместе с ней в мою машину и поехали в магазин. С нами поехала одна молодая девушка из ее окружения. Когда мы подъехали к магазину и вошли в него, я думаю, что на нас нельзя было не обратить внимания: впереди шла Надежда Яковлевна, которую я поддерживал под локоть. На ней была развевающаяся накидка, и ее порыв создавал в нашем воображении образ Ники Самофракийской. Несмотря на чрезвычайную слабость и хрупкость, Надежда Яковлевна находила в себе силы для стремительного движения вперед.
За нами шла Белла, которую все узнавали. Она была одета в костюм, придуманный мной и состоящий из коричневого бархатного пиджачка и блузки с черным жабо, лосин бежевого цвета и высоченных ботфорт из светло-коричневой кожи на высоком каблуке. Прическа у нее была тогда довольно пышная. Замыкала шествие красивая девушка Ира, одетая в длинный кардиган. Наше вторжение в магазин не осталось незамеченным и произвело сильное впечатление на покупателей, толпящихся у витрин.
Мы искали отдел бижутерии и метались причудливой вереницей по магазину. Наконец он был найден, и Надежда Яковлевна могла только вымолвить, что она хочет “зеленый камешек”. Но толковая продавщица быстро поняла, о чем идет речь, и стала подбирать колечко нужного размера, что было трудно, потому что пальцы Надежды Яковлевны были невероятно тонкими и бесплотными. Толпящийся вокруг народ непрерывно давал советы, какое кольцо лучше, так что у меня начала кружиться голова от этого калейдоскопа безумных персонажей. Но наконец кольцо было найдено и куплено. Надежда Яковлевна осталась чрезвычайно довольна.
Когда кто-либо при Надежде Яковлевне выражал робкую надежду на перемены в политической жизни, она неизменно говорила: “Коммунизм – это на тысячу лет!” Не веря в возможность каких-либо изменений, для себя она искала утешения в религии. Много времени проводила в беседах с отцом Александром Менем.
Надежда Яковлевна сама захотела сняться на фото вместе с Беллой. Как правило, ее снимал Гарик Пинхасов. Он делал художественно ценные фотографии со светотеневым решением, что было редким качеством для фотографа.
Мы с Беллой позвали Андрея Битова вместе с собой, и он с радостью поехал, желая познакомиться с Надеждой Яковлевной.
Надежда Яковлевна гладила Беллу по голове, охотно позировала для фото вместе, но почему-то нервно реагировала на то, что я иногда пытался ее рисовать – ей казалось, что она плохо получится на рисунках, и она этого не хотела.
В моем сознании никогда не было неприятного ощущения от книг Надежды Яковлевны. Я воспринимал ее резкости не как злобу, а как горечь из-за попранного чувства правды, а та страсть, с которой Надежда Яковлевна это высказывала, была знаком ее тонкости и чуткости ко лжи. Я помню многих достойных людей, отзывавшихся отрицательно о ее книге. Помню, как изумительная Фаина Раневская в присутствии Беллы сказала, что это “злая книга”, и как Белла стала защищать Надежду Яковлевну настолько яростно, так что даже Фаина Геориевна смутилась и отступила.
Я уже рассказывал, что Надежду Яковлевну окружала молодежь – и девушки, и юноши. Девушек было побольше. Они старались помочь ей по хозяйству, которое было хотя и примитивным, но все-таки надо было ходить в магазин, готовить нехитрый вегетарианский суп, поддерживать чистоту в доме…
Я всегда спрашивал себя, что заставляет этих молодых людей с таким истовым старанием поддерживать быт этого дома, ютясь на кухне, чтобы не мешать Надежде Яковлевне и не быть слишком на виду. Все-таки, думаю, ими двигала совесть. Прочитав книги Надежды Яковлевны и как бы пройдя с ней ее жизненный путь, молодые люди могли ощутить всю несправедливость власти, преследовавшей ее мужа – великого русского поэта и ее – его жену и соратницу.
О Солженицыне
Белла многократно повторяла, в том числе самому Александру Исаевичу, письменно и устно, что “ГУЛАГ” – это прежде всего чудо русского языка и литературный шедевр. Не раз Белла садилась писать восторженное письмо и каждый раз рвала написанное, в ощущении невозможности выразить то, что она чувствовала.
