В один из таких вечеров Володя сообщил мне, что он приглашен к Абдурахману Авторханову, с которым у него существовали какие-то издательские дела, и предложил мне поехать вместе с ним. Володя ценил Авторханова за широту его исследований, среди которых был и феномен советского строя, и судьба всего СССР, и мировой исторический процесс. Я с радостью согласился, имея свой давний интерес к личности Авторханова.
В те годы я находился под впечатлением от книги Авторханова “Технология власти”, изданной в Германии и у нас передававшейся из рук в руки. Она поразила меня чеканностью формулировок, проницательным анализом всего происходящего в нашей стране.
Не желая анализировать жизненные поступки Абдурахмана Авторханова, хочу только заметить, что для меня совершенно очевидно его страстное желание быть полезным своей родине – Чечне – и только с этой позиции можно судить о том, как он ломал свою судьбу.
Мы с Войновичем поехали по указанному адресу и оказались где-то в пригороде Мюнхена. Нашли типовой дом, вполне похожий на московский, и вошли в квартиру Авторханова, тоже вполне похожую на московскую.
Первое, что ошеломило меня, – осознание того, что Авторханов был совершенно глух и, как все плохо слышащие люди, говорил чрезвычайно громко. А понимал он только по губам своей жены, которая как бы переводила ему, специально точно артикулируя выбранный текст.
Мы с Володей объяснили, что Белла не смогла приехать, потому что оказалась в больнице. Авторханов, конечно, немного расстроился, но быстро взял себя в руки и немедленно пригласил нас к застолью – ему было удобнее общаться, будучи тамадой, когда он говорил в основном сам и напряженно слушать гостей уже было не обязательно.
Стол был торжественно накрыт, мне хочется сказать – на грузинский манер, но на самом деле на чеченский, просто я не знал тонкостей национальных различий этикета и сравнивал стиль нашей встречи с более знакомым мне грузинским застольем.
Кроме нас, гостей не было, но к началу ужина раздался звонок и в квартиру вошла удивительно красивая молодая пара – сын Авторханова Тамерлан с женой-немкой. Они приехали в гости к отцу из Гармишпартенкирхена, маленького курортного городка в Альпах, где позже происходили зимние Олимпийские игры. У них там был свой дом.
Абдурахман Авторханов сел во главе стола и чрезвычайно громко и властно стал руководить застольем, как глава семьи, как всегдашний, привычный к этой роли оратор-тамада.
Неожиданно Тамерлан включился в застолье в качестве “помощника тамады”. Авторханов-младший по малейшему знаку бросался обходить присутствующих, доливая в бокалы водку и вино и угощая национальными пирогами, которые приготовила жена хозяина. Он стоя выслушивал все тосты, продолжая их своими комплиментами и ухаживанием за гостями. Больше всех была поражена его жена, которая, похоже, никогда ранее не видела своего мужа в такой роли, служившего застолью во славу продолжения национальной традиции.
Жена Абдурахмана переводила ему губами наши разговоры, и, когда это касалось политики, он отвечал, удивительно четко формулируя свои мысли. Он был очень растроган тем, как сложился вечер, передавал через нас с Володей приветы Белле и восхищался ее стихами.
Литературный вечер в Мюнхене
В конце пребывания писательской делегации в Баварии состоялся литературный вечер с участием всех членов группы. Войнович произнес вступительные слова по-русски и по-немецки. Он говорил о том, что в России, несмотря на объявленную гласность, не печатают произведения Солженицына и книги Владимова, Аксенова и его собственные всё еще под негласным запретом. Но он надеется, что такие писательские встречи многое изменят в лучшую сторону.
Сначала выступил Андрей Битов и, как всегда, остроумно и парадоксально сказал о том, что с наступлением гласности все, что было писателями написано за эти годы, напечатали и больше печатать стало нечего.
Затем что-то из своей прозы прочитал Толя Приставкин. Потом выступил Андрей Вознесенский. Белла, к тому времени вышедшая из больницы, вдохновенно прочла несколько стихотворений, в том числе написанное в Тарусе посвященье Войновичу. В первом ряду сидел лечивший ее доктор, господин Киндерман. Это был высокий красивый человек с исключительным чувством такта. Он очень гордился тем, как после его лечения Белла хорошо выглядит и с каким воодушевлением читает стихи. В дальнейшем, когда господин Киндерман оказался в Москве, я преподнес ему в знак благодарности старинную икону. Он наотрез отказался ее принять, говоря, что не имеет морального права на такой ценный дар. Мне стоило огромных усилий заставить его принять подарок.
В завершение прощального литературного вечера состоялся банкет, на котором уже в неофициальной обстановке мы благодарили Хорста Бинека, способствовавшего нашему приглашению. Бинек воевал на Восточном фронте, попал в плен и провел десять лет в наших лагерях, однако не озлобился против России, а неизменно восхищался добротой русских и всегда оставался сторонником налаживания дружеских связей с нашей страной.
После того как мы вернулись из Мюнхена, наши отношения с Войновичем продолжились. И хотя встречи происходили лишь время от времени, живая ниточка связи продолжала существовать. Так, 29 сентября 1988 года, через год после нашего пребывания в Мюнхене, Ирочка Войнович писала мне с просьбой о содействии кинорежиссеру Павлу Павликовскому, которому Би-Би-Си заказало фильм о Володе.
А вот еще одно трогательное послание от Володи, которое не требует комментариев:
Дорогая Беллочка!
Собираясь в очередной раз покинуть тутошние пределы, решил заранее поздравить тебя с днем рождения. Пожалуйста, будь (я очень тебя об этом прошу) здорова, гуляй, дыши и пиши.
Я собираюсь вернуться в середине мая и надеюсь, как ты говоришь, совпасть с тобой здесь хотя бы коротко.
Из-за телефона я совершенно разучился (не научился – и раньше не умел) писать письма, а тем более произносить (даже устно) всякие возвышенности, но я тебя нежно люблю, очень (всегда был и есть) благодарен тебе за внимание, дружбу, за поддержку в самые трудные годы. Не могу тебе передать, как важны мне были твои явления, твое деликатное сочувствие, извини, что выражаю все это столь неуклюже.
Я и сейчас очень нуждаюсь в твоей дружбе, которая подвигла меня на многое, даже на написание в твою честь чего-то похожего на стихи. Отдаленно похожего. Дважды я это делал в Штокдорфе, а теперь пытаюсь еще, но пока ничего не получается кроме рифмы: Ахмадулина – ах, мы дули на… Но это (если до меня никто не придумывал, что маловероятно), уже кое-что.
Буду стараться дальше.
А пока, Беллочка – родная, золотая, милая, дыши соснами, смотри через залив – там где-то я вдали, стою, машу тебе рукой.
Обнимаю тебя.
Твой Володя
Наши встречи продолжались все эти годы, но уже в более спокойное время и без необходимости писать друг другу письма, потому что Войнович снова поселился в Москве.
