Белла и Таруса
Когда так стремительно и неожиданно началась наша с Беллой совместная жизнь, мне захотелось рассказать ей о том, что я любил прежде, когда мы еще не знали друг друга.
Поскольку мы уже перешли рубеж Нового года и впереди была летняя греза, я вспомнил о Тарусе, где мы с мамой, бабушкой и Аликом Плисецким снимали дом перед войной. В разные годы мне доводилось жить и в окрестностях Тарусы и Поленова, в деревне Бёхово.
Мне захотелось показать Белле эти места. Я был близко знаком с директором дома-музея Федором Поленовым, и мы поехали к нему. Бродили по окрестностям, заходили в Бёхово, поднимались на колокольню церкви, сооруженной по чертежам самого В. Д. Поленова, и смотрели оттуда на фантастической красоты панораму излучины Оки и мерцающей вдали Тарусы. Я думаю, что красота этих мест запала в душу Беллы:
Но если у чужого моря
нам не встречать чужой весны,
когда наступит осень, Боря,
ты в Бёхово меня возьми.
Искать пристанища иного —
какая бедная тщета.
Весь этот мир – не больше слова
и не просторнее холста.
Белла тоже дарила мне своих друзей, и они становились нашими общими. Вслед за Сашей Межировым таким человеком оказался Юрий Васильев. Его дом был первым, куда мы пришли в гости вместе с Беллой. Юра близко дружил и с Булатом Окуджавой. У Булата даже есть четверостишие, возникшее в это время, где упомянуты Юра и я. Булат надписал эти строчки на своей пластинке, которую мне подарил:
Все поразъехались давным-давно.
Даже у Эрнста в окне темно.
Только Юра Васильев и Боря Мессерер —
вот кто остался еще в СССР.
Юра Васильев был весьма оригинальным человеком, имевшим разносторонние интересы. Он был, по существу, одним из первых художников-абстракционистов послевоенной молодой поросли. Потом занялся скульптурой и весьма преуспел в этом. Кроме того, работал в театре и сделал три спектакля у Любимова. В кабинете Юрия Петровича висела литография Васильева с изображением Пушкина.
Юра жил на Лесной улице, в квартире он устроил мастерскую. Помещение напоминало причудливую пещеру, где от пола к потолку росли сталагмиты из круглящихся фрагментов скульптур, сделанных из мрамора, ассоциирующихся с женскими формами в абсурдном сочетании. Сверху, с потолка, наподобие сталактитов, свисали сотни слепков кистей человеческих рук, создавая страннейший, фантастический образ застывшего рукоплескания. Дело в том, что Юра делал много посмертных масок и слепков рук покойных. Сравнение с пещерой усиливалось тем, что небольшая мастерская была завалена мотками проволоки, старыми рамами и другими предметами, в числе которых был огромный агрегат, некогда служивший гудком паровоза.
У Юры Васильева была внешность русского человека старинного образца с прозрачными зеленовато-голубыми глазами, копной взлохмаченных волос и небольшой бородкой. Он и был таковым с присущими ему привычками и пристрастиями. Он очень интересовался творчеством Лермонтова и досконально изучал обстоятельства дуэли и смерти поэта. И конечно, любовь к Лермонтову соседствовала с любовью к Пушкину. Он дружил с Семеном Степановичем Гейченко и часто ездил в Михайловское.
Юра познакомил нас со своей женой Нэлой и пригласил в гости. Мы рассказали им о нашей поездке в Поленово и Тарусу. Юра очень оживился и сказал, что Святослав Рихтер предложил ему провести лето в его доме на берегу Оки, и было бы очень хорошо, если бы мы тоже туда приехали, он уверен в доброжелательном отношении Святослава Теофиловича к этой идее. Вскоре Рихтер действительно позвонил и в разговоре с Беллой любезно пригласил нас пожить у него. Заочное знакомство впоследствии перешло в личное, особенно когда Рихтер и Ирина Александровна Антонова пригласили меня участвовать в "Декабрьских вечерах", но об этом позже.
Дом Рихтера находился в десяти километрах от Тарусы, рядом с деревней Алёкино, и стоял над Окой. Это был дом-башня, построенный Володей Морозом, близким другом Рихтера. Володя купил на Севере три сруба и поставил их один на другой, что создало необычную для русской деревни вертикаль. Этот дом, сделанный из бревен, скорее напоминал каменную сванскую башню, и, будучи расположенным на высоком берегу реки, служил ориентиром для судов, которые в то время еще ходили по Оке. Святослав Теофилович очень увлекался этим домом и привез в тарусскую глушь рояль “Стейнвей”. Можно только представлять себе, как звучала музыка в божественном исполнении Рихтера в тишине над Окой. К сожалению, Рихтер из-за своих постоянных гастролей не мог часто бывать в своем любимом доме. Мы изредка получали от него открытки:
Дорогая Белла!
Простите долгое молчание. Спасибо за Ахматову, за Ваши совсем особенные стихи, за надпись.
С нежностью
Нина Дорлиак, Святослав Рихтер
Поскольку дом был просторный, мы все разместились там свободно. Возникла колония художников. Днем зачастую можно было видеть, как в лесу рядом с домом Юра рубил из мрамора свои причудливые фигуры, а я, хоть и находился на пленэре, рисовал абстрактную картину. Белла сидела в доме на третьем этаже на крошечном балкончике и писала стихи.
Наш быт в доме-башне был совершенно свободным, поскольку населявшие его художественные натуры не придерживались какой-либо дисциплины, и единственным общественным актом, обязательным для всех, становилась вечерняя трапеза.
О ней стоит рассказать особо. Дом-башня стоял на косогоре над обрывом, нависая над Окой и главенствуя над окрестным пейзажем. Перед домом не было лужайки, где бы можно было поставить стол, но нам хотелось, чтобы во время вечернего застолья была видна Ока, чтобы любоваться закатом. Мы с Юрой приспособили огромное стесанное с одной стороны бревно, которое и служило столом. Снизу бревно подпирали четыре мощные опоры, дававшие ему необходимую устойчивость. Импровизированный стол был расположен вдоль фасада, выходившего на Оку, и сидеть за ним можно было только с одной стороны, на лавке, опираясь спиной о бревенчатую стену дома. Получалась довольно странная композиция – “мизансцена рядком”. Перед нами открывался изумительный вид на Оку и закат неправдоподобной красоты, но чокаться можно было только с соседями слева и справа…
За стол мы садились большой причудливой компанией. Семью Юры, кроме жены и дочери Василисы, составляли мудрая такса по имени Кундель, кот Ружик и уж Змей Горыныч. У Нэлы были правильные черты лица, освещенные затаенным блеском светлых глаз, и непреклонный характер, хотя выглядела она безответной мужней женой и вела себя чрезвычайно скромно. В ее родословной значились старинные дворянские корни, которые давали о себе знать в критические моменты судьбы.
Застольные беседы были долгими и увлекательными. Юра очень интересовался всякими приметами, мистическими предзнаменованиями и историческими загадками. Помню разговоры о поиске места захоронения Казимира Малевича. Юра утверждал, что это место знает только Николай Иванович Харджиев, у которого имеется карта и описание, как найти могилу великого художника. Но на контакты Харджиев шел неохотно и от встреч уклонялся. Известно было только, что по Невскому проспекту в Питере ближайшие друзья, среди которых был художник Клюн, несли гроб Малевича в форме креста, затем его на поезде перевезли в Москву и захоронили где-то в Одинцовском районе под дубом. Найти карту и узнать точное место захоронения и старался Юра Васильев.
