Показания Никиты Лукича, представителя народа
До прошлого года я состоял на службе у князя и княгини Белгородских. Их обоих я весьма уважаю. По причине моих социалистических убеждений до революции я жил под полицейским надзором. Княгине я премного обязан тем, что она несколько раз улаживала мои неприятности с местными властями, которые только и ждали повода, чтобы засадить меня за решетку. Князь, хоть моих убеждений и не разделял, относился ко мне всегда с уважением. В июне он крестил моего внука.
В ночь на 14 августа все в округе были мертвецки пьяны. После судилища, позорного для дела, за которое мы боремся, князя и княгиню снова посадили под замок. Пьяная толпа принялась швырять в дверь учительского дома бутылки из разграбленного господского погреба. Когда же кто-то добрался до единственного окна и попытался его разбить, я собственноручно вызвался помочь поручику Жержеву и его солдатам. Товарищи меня корили и стыдили, мол, я предал революцию. «Неужто это и есть революция, о которой я так мечтал? — отвечал я им. — Да вы просто пьяные скоты!» Все же толпа прекратила бесчинства. Мне, однако, было ясно, что жизнь князя и княгини в опасности. Можете мне не поверить, учитывая то, что случилось потом, но я точно скажу: их любили и среди местных у них еще оставались защитники. Двоих крестьян могу назвать, одного конюха, одного садовника. Мы с ними и поручиком Жержевым решили так: пока все валяются пьяные, поможем князю и княгине бежать. А чтобы все устроить, попросим пособить графа Ловского. В четыре часа утра мы постучались в его дом…
Показания поручика патрульной роты Жержева
Когда мы явились, граф Ловский еще не ложился, так как слух об аресте князя и княгини уже распространился по округе. Он был очень встревожен. Мы обрисовали ему ситуацию в общих чертах, так как нельзя было терять времени. Я лично попросил у графа разрешения оседлать двух его лучших лошадей для побега князя и княгини. Я полагал, что всеобщее пьянство нам на руку и что лучше рискнуть, чем оставить князя и княгиню озверевшей толпе. Граф Ловский решительно отверг мой план: он был уверен, что нас всех поймают и убьют. Мы с товарищами вернулись в Байгору ни с чем. Я теперь все время думаю: должно быть, мы совершили непоправимую ошибку. Эта пьяная толпа была нам, по крайней мере, знакома и, наверно, не так опасна, как тот отряд ехавших с фронта вооруженных дезертиров, которые позже растерзали князя.
Бледный утренний свет проник в комнату, и Наталия внезапно проснулась. Было свежо, и она натянула на себя английский непромокаемый плащ. Вторым таким же плащом они занавесили окно, чтобы укрыться от глаз толпы. Это Костя, дворецкий, вчера вечером ухитрился передать им корзину фруктов, воду и два плаща.
Адичка спал на полу у кровати. Наталия не решалась шевельнуться, боясь разбудить его. Эта ночь была ужасна. Мучительное ожидание взаперти, бесновавшаяся вокруг домика толпа; потом — нелепая пародия на суд, на который их притащили силой; невозможность как-либо защититься. Сколько это продолжалось? Наталия не знала. Не могла она понять и смысла всего этого балагана. Крестьяне издевались над ними, потом, словно игра им вдруг прискучила, спровадили обратно в домик. Она с содроганием вспомнила те долгие минуты, когда швыряли бутылки в дверь: звон бьющегося стекла и радостный рев мертвецки пьяных крестьян. Кончилось это, правда, так же внезапно, как и началось. «Мир обезумел!» — воскликнул Адичка, после чего опустился на колени и стал молиться.
Утренний свет, хоть и приглушенный плащом, уже освещал комнату. Тишина после ночного шума казалась странной. Можно было подумать, что все в округе спят непробудным сном. Наталия не слышала петухов, да и ранние птицы почему-то не спешили петь свои песни. Улетели они все, что ли, из этих мест?
Адичка вдруг застонал во сне. Сдавленным рыданием словно прорвалось наружу безмерное и безутешное горе. Рука Наталии потянулась разбудить его нежной лаской. Но пальцы ее застыли в воздухе. Только теперь, при утреннем свете, она увидела нечто ошеломившее ее: короткая бородка мужа и его волосы стали совсем седыми. За одну ночь.
Выдержка из протокола Сорокинского волостного суда
Утром 15 августа ответственные лица, прибывшие из Галича, решили отправиться в поместье Байгора. Оставив взвод из тридцати трех солдат у церкви, подпоручик Воронов вместе с заместителем комиссара Зовским, представителями совета рабочих и солдатских депутатов и уездным уполномоченным по продовольствию отправились в школу, где содержались под арестом князь и княгиня Белгородские. По дороге они обнаружили, что винный погреб, в котором хранилось не меньше тысячи бутылок, был взломан и разграблен и что крестьянки занимаются мелкими покражами из господского дома. Толпа крестьян из соседних деревень собралась у школы. Когда они увидели взвод солдат, поднялся ропот, все спрашивали: «Зачем здесь солдаты?» На что заместитель комиссара ответил: «Солдаты здесь, чтобы доглядывать за вами, иначе вы друг другу кишки выпустите». Затем к толпе обратился уездный уполномоченный по продовольствию и потребовал освободить князя и княгиню. Тогда крестьяне накинулись на уполномоченного с криками: «Арестовать его тоже!» Тем временем, поднятые набатом, к школе стекались и жители более дальних деревень, вооруженные кольями и вилами. Когда к ним вышел заместитель комиссара Зовский, вокруг школы поднялся крик: «Арестовать его! Убить его!» Зовский велел подпоручику Воронову принять необходимые меры, но тот, подойдя к взводу, обнаружил, что большая его часть дезертировала и присоединилась к толпе. Оставшийся без солдат Воронов, встав на табурет, попытался договориться с толпой. Снова раздались крики: «Убить его вместе с князем!» Когда же Воронову удалось наконец докричаться до толпы, прозвучали обвинения в адрес князя, задумавшего снести мост, и в адрес поручика Жержева, стрелявшего в воздух. После чего подпоручик Воронов предложил отправить князя на фронт, думая этим спасти его от расправы, так как толпа в один голос кричала: «Убить его!» Предложение Воронова было поставлено на голосование и принято подавляющим большинством голосов, о чем составили протокол. Были избраны полномочные представители от окрестных деревень для препровождения князя под конвоем.
Показания подпоручика Воронова
Я думал, что спасу жизнь князю, заставив его отправиться на фронт. Возглавлял на протяжении долгого времени комитет по мобилизации, он нажил немало врагов. Многие семьи, потерявшие родных, почувствовали себя отмщенными, узнав, что князю придется воевать, как и всем мужчинам. Мой замысел состоял в том, чтобы отвезти его на Волосовский вокзал и запереть там до прибытия московского поезда. Я знал, что в Москве ему ничто не будет угрожать. Князю не в чем было себя упрекнуть, он лишь исполнял свой долг и неукоснительно следовал всевозможным предписаниям Временного правительства. Князь охотно согласился проследовать с нами под конвоем, однако не смог совладать со своим гневом, когда ему сказали, что жена его пока останется в усадьбе под арестом. Он сначала приказал нам, а потом стал умолять освободить ее. На моей памяти это был первый и единственный случай, когда его всем известное хладнокровие изменило ему. Нам пришлось силой выволочь его из учительского домика. По дороге на вокзал он выглядел совершенно убитым. Я сказал ему, что в Москве он будет в безопасности. Но его заботила только судьба жены, и он взял с меня обещание сделать все, что в моих силах, чтобы княгиня смогла как можно скорее приехать к нему в Москву. Он назвал мне имена верных крестьян и батраков, которые, если потребуется, помогли бы мне устроить ей побег. Назвал также своего друга, графа Николая Ловского, которому я должен был затем препоручить княгиню. Я обещал от чистого сердца. В Волосове я передал его с рук на руки начальнику вокзала, и тот запер его в своем кабинете на третьем этаже. «Не забудьте, вы обещали» — это были последние слова, которые он сказал мне. Вокзал охранялся солдатами, и я счел, что князю ничего не грозит.
